— Детектив Расмус, я скажу вам свое мнение, хотя вы меня об этом не просили. Вы ищете не там. Езжайте обратно в Пятый округ и ищите убийцу среди знакомых, любовников, недоброжелателей, да кого угодно. Не тормошите местные могилы. Вот мой совет.

— Я услышал ваш совет, детектив. Но не обещаю, что воспользуюсь им.

Ален кивнул и направился к выходу. В машине он нашел адрес единственной школы в городе и поехал туда.

Через два часа детектив вышел из школы, хмурый и недовольный, держа в руке копию старой фотографии, на которой были запечатлены дети, пришедшие в первый класс.

Глава 34

На отшибе

С того дня, как меня избили, прошло несколько месяцев, раны затянулись, воспоминания еще приходили темными ночами, но они смывались холодной водой из реки. А вот сестра замкнулась еще сильнее. Она постоянно о чем-то думала, словно была не здесь и не сейчас. Даже когда мы сидели в лесу или у реки, она брала книгу, но не читала ее, а задумчиво смотрела на страницы. Ее мысли постоянно были чем-то заняты, словно она обдумывала план, взвешивала что-то, но никак не могла принять решение.

В тот день, двадцать седьмого ноября две тысячи пятого года, как сейчас помню эту дату, мне вопреки странному нежеланию, пришлось, поддавшись на уговоры Си, тащиться в библиотеку, чтобы отнести прочитанные книги. В библиотеке меня угостили десертом, сказав, что это итальянский торт «Тирамису», который мы с сестрой еще никогда не пробовали. Это обстоятельство скрасило хмурый день и дождливую погоду. И меня несло домой с мыслью, что сейчас утащу Си в лес, мы сядем на наше бревно под густые еловые ветки и будем вместе поглощать очень вкусно пахнущий десерт.

Около дома послышались громкие крики, доносившиеся изнутри. Кричала сестра. Раньше она никогда так не кричала, тем более в доме, — с надрывом, с ненавистью. Ее голос срывался на визг, казалось, что она захлебывается слезами.

— Заткнись и вали прочь, пока не получила за свои слова, — гаркнул уже выпивший отец.

Мы умели различать по интонации голоса степень его опьянения. И, скажу тебе, он был хорошо пьян в тот вечер.

— Сирена, тебе лучше уйти проветриться, — сказала мама, как всегда, спокойно и безучастно.

— Нет, нет, нет! Это неправильно! — надрывалась сестра, почти умоляя.

— В этом доме правильно то, что я говорю, — взбесился отец. — Это мой дом и мои правила.

— Ты что, не понимаешь? — не унималась сестра.

О стену разбился какой-то предмет. Мое дыхание участилось, руки сжали контейнер с тортом, зубы сомкнулись.

Отец сидел за столом красный, будто подставил свое лицо костру, мать же и сестра — бледные, словно окунулись в ледяную воду. Сестра казалась испуганной, ее веки опухли, а глаза покраснели.

— Разговор окончен, — сказал отец и потянулся за табаком.

— Нет, не окончен! — настаивала сестра. — Скажи правду!

— Ты что, мелкая дрянь, вздумала мне перечить?! — Отец приподнялся со своего трона.

Единственным выходом было метнуться вперед, закрыв сестру собой, и встать прямо между ними. Но Си схватила меня за руку, развернула к себе и, глядя заплаканными глазами, сказала:

— Прости меня, прости. Малыш, ты должен знать! Ты, ты… — слова никак не срывались c ее подрагивающих губ. Наконец она сжала руками мои плечи и медленно, надрывно произнесла: — Тебя обманывали, мы все тебя обманывали.

Она не успела договорить, отец оторвал ее от меня и швырнул в угол. Контейнер с тирамису упал на меня и открылся, измазав бежево-коричневой гущей. Но в тот момент все, кроме схватки с отцом и защиты Си, было не важно, не имело никакого значения. Моя нога взметнулась и ударила его в спину, когда он наклонился над ней и занес свой кулак. Отец упал рядом с Си, как и мягкие куски десерта, которые разлетались с меня в разные стороны.

«Не смей, козел! Ублюдок, не трогай ее!»

Сестра забилась в угол, сжалась в маленький и такой беззащитный комок. Мне удалось протиснуться мимо отца и вытащить ее из угла. Но он был проворным, всегда был злым и проворным. Этого ему не занимать. Отец схватил меня и поволок из кухни. Мне приходилось брыкаться, бить его кулаками по рукам, размазывая по нам липкую кашу несъеденного десерта, отчаянно кричать: «Беги, Си! Беги, беги, беги!!!»

Он дотащил меня до нашей подвальной комнаты и, швырнув внутрь, захлопнул дверь, загородил ее чем-то тяжелым. Несколько попыток сдвинуть преграду не увенчались успехом. Оставалось только надеяться, что этого времени сестре хватило, чтобы сбежать.

Оставалось только смотреть в маленькое окно на двор, где было мирно и спокойно, как в последние минуты перед страшной бурей. Хотелось орать: «Беги, беги, беги, не переживай за меня, я выберусь и найду тебя!»

Но во дворе так никто и не появился.

В темной прохладе комнаты со мной осталась только надежда, что она успела, что она в безопасности в нашем лесу. Мы столько раз убегали от него, столько раз. А у нее была фора, роскошь, которая нам не часто выпадала. Она же не могла не убежать?! Сомнения и страх разъедали меня изнутри. За дверью не были слышны ни крики, ни шаги, ни другие тревожные звуки. Захотелось просочиться в узкий створ окна, но мне и без попытки давно было известно, что мое тело стало слишком большим, а проем остался слишком маленьким.

Отдышавшись, я вновь пытаюсь выбить дверь с разбегу. Попытка первая, вторая, третья… Результат: дверь заперта, содранная кожа и разбитый большой палец на ноге. Тело обессилело, пришлось сдаться, сесть на кровать и собрать с себя остатки десерта, машинально сунув их в рот. Он и правда был вкусным, этот размазанный по мне тирамису.

Через какое-то время слезы потекли по щекам от безысходности и бессилия, а еще от слов Си. В этой оглушающей тишине темного и безжизненного подвала ее слова об обмане звенели в голове, отдавались множественным эхом в мыслях.

Она не могла обманывать меня, только не она. И в чем был обман? Что она хотела рассказать мне?

На улице кто-то подошел к окну, приставил фанеру, полностью закрывающую просвет, и забил пятью ударами молотка. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

На реакцию сил не осталось, да и что можно было изменить? Меня замуровали в подвале. Неразборчивые звуки и тихие всхлипы просачивались в тишину из моего приоткрытого рта, а вырвавшиеся демоны страха и сомнений рвали сердце, грудную клетку, горло и мысли на мелкие кусочки.

Глава