Систематически изучая насилие (чтобы опровергнуть недоказанный тезис Стивена Пинкера, упомянутый ранее: насилия стало куда меньше), мы с капитаном Марком Уэйзенборном и Паскуалем Кирилло выяснили, что военные потери традиционно раздувались… обеими сторонами. Как у монголов (в ходе средневекового разорения Евразии), так и у их паникующих жертв имелась причина преувеличивать, чтобы запугать всех остальных. Монголам незачем было убивать всех подряд, они хотели покорить народы, что дешевле делать через устрашение. Более того, если внимательно изучить генетические данные завоеванного населения, окажется, что воины восточных степей оставили культурный отпечаток, а гены словно бы забыли дома. Причиной обмена генами между территориями могут быть миграция населения, суровый климат и неподатливая почва, но не война.

Из недавнего прошлого: «резня» в Хаме в 1982 году – Асад-старший расправился тогда с сирийскими джихадистами – повлекла задокументированные потери (по моей оценке) на порядок меньше объявленных; остальное – цифры, раздувшиеся со временем с двух тысяч почти до 40 тысяч убитых, причем в отсутствие новой информации. В раздутии цифр были заинтересованы и сирийский режим, и его враги. Любопытно, что число убитых продолжает увеличиваться в последние годы. Мы вернемся к историкам в главе 14 – и покажем, что эмпирическая строгость их науке незнакома.

Теперь о политике; если демократическая система не обеспечивает нормального управления – а она его не обеспечивает благодаря кумовству и скрытой законной коррупции в стиле Хиллари Монсанто-Мальмезон, – мы всегда знали, что делать: нужно устроить верхам ротацию. Граф Эрнст цу Мюнстер язвительно описал российскую конституцию следующим образом: «Абсолютизм, смягченный политическими убийствами»[103].

Нынешние политики не ставят шкуру на кон и не должны ни о чем беспокоиться, пока соблюдают правила игры; благодаря тому что средняя продолжительность жизни увеличилась, они остаются на своих постах все дольше и дольше. Французский «икорный социалист» Франсуа Миттеран правил четырнадцать лет, дольше многих королей Франции, и благодаря техническому прогрессу у него было больше власти над населением, чем у большинства королей Франции. Даже президент Соединенных Штатов, этакий современный император (в отличие от Наполеона и российских царей, римские императоры до Диоклетиана не были абсолютистами), чаще всего правит четыре года минимум, в то время как в Риме за один год сменилось пять императоров, а за другой – четыре. Механизм работал: как мы помним, все плохие императоры – Калигула, Каракалла, Гелиогабал и Нерон – окончили карьеру, либо погибнув от рук преторианской гвардии, либо, в случае Нерона, наложив на себя руки в ожидании преторианцев. В первые четыреста лет империи менее трети императоров умерли своей смертью – если их смерть и правда была естественной.

Благодаря фотоаппарату вам, чтобы завладеть человеком, уже не нужно подкладывать лошадиные головы в бутик-отели или на виллы в Хэмптонсе. Вам даже не нужно больше никого убивать.

Мы привыкли жить в маленьких общинах; наши репутации напрямую определяло то, что мы делали, – все было на виду. Сегодня анонимность превращает людей в мудаков. Но я случайно открыл способ изменить поведение неэтичных хамов без словесных угроз. Снимайте их на камеру. Сам процесс фотографирования сообщает им, что их жизнь – в ваших руках, и вы контролируете их будущее поведение через их молчание. Они не знают, что теперь делать, и будут жить в состоянии неопределенности.

Вот как я обнаружил, что фотоаппарат магическим образом побуждает людей действовать прилично и этично. Как-то раз в подземном переходе нью-йоркского метро я на несколько секунд замешкался перед списком выходов, пытаясь сориентироваться. Хорошо одетый мужчина, худощавый и невротичного вида, принялся оскорблять меня за то, что я «встал тут…». Вместо того чтобы вступить в беседу посредством удара в челюсть, как я сделал бы в 1921 году, я вытащил мобильник и сфотографировал мужчину, спокойно назвав его «тупым идиотом, оскорбляющим тех, кто заблудился». Он психанул и побежал прочь, закрывая лицо ладонями, чтобы избежать дальнейшего фотографирования.

В другой раз в пригороде Нью-Йорка человек занял мое парковочное место, когда я пытался въехать на него задним ходом. Я сказал ему, что он нарушил этикет; он повел себя как мудак. Тогда я, уже ничего не говоря, сфотографировал его и номер его машины. Он быстренько отъехал, освободив парковочное место. Третий случай. Рядом с моим домом есть охраняемый парк, по которому нельзя кататься на велосипедах – они наносят ущерб природе. Два молодца на горных велосипедах разъезжали по парку каждый выходной, когда я гулял там после обеда. Я увещевал их, но тщетно. Однажды я спокойно стал снимать их на мобильник – чтобы они это видели. Парень постарше выразил неудовольствие, после чего они сразу укатили. Больше я их не видел.

Снимки я, конечно, стер. Однако же – я и не думал, что мобильный телефон может быть столь мощным оружием. Выкладывать фотографии в интернет было бы неправильно. В прошлом о проступках сообщали только знакомым, которые были в теме. Сегодня чужие люди, ничего не знающие о человеке, сами себя назначают полицией нравов. Сетевой шейминг мощнее ударов по репутации, которые наносились в прошлом, – и таит в себе больше хвостового риска.

Во второй книге Платонова «Государства» Сократ спорит с братом Платона, Главконом, о кольце Гига, которое делает владельца невидимкой и дает ему возможность спокойно наблюдать за другими. Здесь Платон предвосхитил позднее христианское изобретение: «Бог все видит». Спор ведется о том, почему люди ведут себя нравственно – потому что за ними наблюдают или, как утверждает Сократ, потому что такова их природа. Конечно, мы на стороне Сократа – но мы пойдем еще дальше и скажем, что добродетель не ставит себе целью задобрить наблюдателей и, может, наоборот, их разозлить. Вспомним: Сократа казнили за то, что он не пошел на компромисс с совестью. Через пару глав мы поговорим об этом подробнее и обсудим истинную добродетель.

Я не говорил того, что говорил. – Новости всегда о чем-то большем. – Информация движется в обоих направлениях

Летом 2009 года я принял участие в часовой открытой дискуссии с Дэвидом Кэмероном, который был тогда кандидатом в премьер-министры Великобритании (и позднее им стал). Мы говорили о том, как сделать общество неуязвимым, даже невосприимчивым к Черным лебедям, при какой структуре оно будет сразу и децентрализованным и подконтрольным, как такую систему построить, все такое прочее. Мы провели интереснейшие пятьдесят девять минут, обсуждая темы Incerto, и я был в восторге оттого, что впервые дискутировал на эти темы в подробностях. Изысканный зал в Королевском научном обществе был забит журналистами. Потом я пошел в китайский ресторан в (лондонском) Сохо, чтобы отметить это дело с парой гостей, и вдруг мне позвонил перепуганный друг. Все лондонские газеты написали, что я «отрицаю глобальное потепление», решив, что я – часть зловещего заговора против окружающей среды.