Это событие, более чем какое-либо другое в жизни Александра, раскрывает сложность его характера: он был то блестящим, великодушным и харизматичным, то порывистым, ревнивым и склонным к насилию. Он так и не простил себе того, что потерял тогда самообладание. Поступок никак нельзя было назвать благородным: Александр убил гостя и друга за своим столом, что стало несмываемым пятном на репутации, которой он так дорожил. Часто утверждают, что он унаследовал темную сторону личности от Олимпиады, которую Плутарх называет ревнивой и мстительной женщиной. Но нет сомнений, что Филипп обладал теми же чертами[681]. Юстин говорит, что Александр превзошел отца как в хороших качествах, так и в дурных[682]. Ссора с Клитом имеет четкие параллели со свадебным пиром 337 года до н. э. Александр во многом сын своего отца, и, несмотря на масштабы собственных достижений, призрак Филиппа продолжал его преследовать.

ССЫЛКА

Царской свите потребовалось не меньше недели, чтобы пройти через Верхнюю Македонию и добраться до Эпира, причем маршрут зависел от пункта отправления, которым, предположительно, была одна из столиц – Эги или Пелла. Горный хребет Пинд образовывал естественную границу между странами, через него шли разные перевалы, но ни один путь не был легким. Выбор зависел от количества путников и времени года, но этих деталей мы, увы, не знаем[683]. Один из старейших и наиболее посещаемых маршрутов сегодня проходит через Мецовон, каменную валашскую деревню, известную копчеными сырами и резьбой по дереву, расположенную высоко между скал Пинда. Современная автомагистраль Эгнатиевой дороги уже не проходит через часто засыпанный снегом перевал Катара (или Проклятого) благодаря новому туннелю, пробитому сквозь толщу гор. Затем дорога спускается в Эпир.

Существует разновидность греческой народной песни, которая отражает самую суть этого региона. Она известна как скарос – пастушеская песня, изначально исполнявшаяся для стад, которые в самые жаркие летние месяцы выводили пастись по ночам[684]. Мелодия начинается с восходящих и нисходящих нот задумчивого кларнета; гипнотический звук пробуждает в сознании слушателя образы Эпира[685]. Пейзаж обретает форму, музыкант имитирует трель певчей птицы, журчание горного ручья, тихий шелест дождя. На заднем плане отзываются струны скрипки, словно передавая пульс жизни насекомых высоко в лугах; затем кларнет и скрипка обмениваются соло, разные ритмические слои создают новые чудесные пасторальные видения. Закройте глаза – и вы расслышите довольные голоса овец и коз, щиплющих напоенную росой траву, перезвон их колокольчиков, разносящийся на ветру. Сам Пан не смог бы сочинить более запоминающейся мелодии, настоящего гимна Природе. Музыка подходит к местному пейзажу так же уютно, как к ногам льнет пара тапочек из овечьей шерсти.

Это дом Олимпиады. В этих краях не было таких больших городов, как в Греции, молоссы жили в не окруженных стенами деревнях, раскинувшихся на крутых склонах и в узкой равнине. Семейные жилища концентрировались вокруг общего двора, родственные узы были прочны, а монументальные каменные постройки казались еще новинкой[686]. Культура, традиции и родословная царской линии Эакидов с юных лет производили на Александра сильное впечатление. Он был сыном и Молоссии, и Македонии, и именно к первой он обратился теперь, в момент, когда его будущее вдруг стало неопределенным.

Пассарон, столица Молоссии, вероятно, стал пунктом назначения добровольных изгнанников. Сейчас считается, что город находился там, где теперь стоит замок Янины, на берегу озера Памвотида (в наши дни обычно называемого Янина)[687]. Брат Олимпиады, Александр, был правящим царем молоссов. Появление на пороге сестры и племянника поставило его в неудобное положение. Они были членами его семьи, но своим статусом и расширением владений он был обязан Филиппу. Очевидно, он сопротивлялся уговорам Олимпиады начать войну с Македонией, но предоставил ей безопасное убежище. Неизвестно, что именно получил от него Александр.

Молодой царевич встал перед одним из важнейших решений в своей жизни и, вероятно, искал совета богов. Хотя нет ни одного упоминания о том, что Александр советовался с Додонским оракулом Зевса Найоса, это должно было произойти либо опосредованно, либо напрямую. Оракул считался старейшим в Греции и самым священным местом Эпира. Олимпиада, во время позднейшего похода Александра в Азию, участвовала в управлении делами святилища и однажды сделала выговор афинянам, без ее разрешения украсившим одну из статуй. Олимпиада была в особых отношениях с местными богами и могла побудить сына посетить их или помочь в этом[688].

Святилище и дуб Додоны. Wolfgang Kaehler / Alamy Stock Photo

Святилище находится в уединенной долине к югу от Янины, над которой возвышается гора Томар. Оно было обильно украшено в эллинистическую эпоху, а театр, вмещающий около 17 тысяч человек, остается одним из крупнейших в Греции. Считалось, что Зевс присутствовал в священном дубе, который делил с богиней по имени Диона. Оттуда они давали паломникам божественные советы через шелест листьев и воркование местных голубей. Первоначальный дуб был уничтожен в III веке до н. э., но затем посадили новый на руинах окружавшего его священного дома. Сегодня туристы оставляют монеты в углублении каменного блока по соседству в качестве подношений.

Вопросы записывались на свинцовых табличках и передавались местным жрицам; при раскопках было обнаружено более 4000 таких записей, некоторые из них в настоящее время выставлены в Археологическом музее Янины[689]. Паломники спрашивали, служить ли в армии на суше или на море, родит ли жена еще детей, не является ли суровая зима наказанием за нарушение обычаев. Жрицы интерпретировали волю Зевса, наблюдая за дубом, его движениями и звуками, давая простые ответы «да» или «нет», которые иногда записывались на обратной стороне свинцовой таблички. Паломники покидали святилище с уверенностью, которую может вселить только общение с богами.

Мы не знаем, воспользовался ли Александр божественным советом, но, так или иначе, он решил отправиться на север, в Иллирию. Тот период представляет собой белое пятно в исторических записях. Мотивы Александра, будь то поиски убежища или союзников, не упоминаются; не сказано и о том, как долго он отсутствовал. Вероятно, впоследствии сам царь не хотел вспоминать эти дни, что объясняет пропуски в оставшихся отчетах о его жизни.

Преодолеть разрыв между отцом и сыном в конце концов сумел старый друг царской семьи Демарат из Коринфа, который много лет назад заплатил за Буцефала, а теперь вернулся с Сицилии в Пеллу. Филипп спросил его, как греческие города-государства приспосабливаются к новым порядкам. «Очень хорошо, что ты так заботишься о делах Греции, Филипп, – ответил Демарат. – Но разве не исчезла гармония в твоем собственном доме?»[690] Его слова заставили Филиппа опомниться. Несмотря на болезненную гордость и уязвленное самолюбие, он понимал, что не было никакого смысла держать Александра в изгнании. Оставлять его в тылу было особенно опасно в преддверии персидской кампании. Демарату удалось примирить отца и сына, и Александр снова появился при дворе. Переговоры были непростыми, Юстин сообщает, что молодого человека с трудом убедили вернуться, исключительно благодаря мольбам родственников[691]. Восстановление статуса Олимпиады, вероятно, было частью соглашения, хотя неясно, вернулась она в Македонию или осталась в Эпире[692].

В рассказе о роковом пире и убийстве Клита Курций отмечает событие, которое могло относиться к тому времени. Он сообщает, что Александр, хвастаясь своими достижениями и высмеивая Филиппа, утверждал, «что после похода, который он сам совершил без Филиппа против иллирийцев и одержал победу, он написал своему отцу, что враг разбит и обращен в бегство, а Филиппа нигде не было»[693]. Филипп, по-видимому, в то время находился на Самофракии – возможно, на церемонии открытия Зала танцующих девушек. Этот отрывок в повествовании Курция вызывает много вопросов. Если ему можно доверять, значит, состоялась очередная иллирийская кампания – до или после изгнания Александра. С другой стороны, Александр мог намекать на то, что в Иллирии он продолжал борьбу за македонское превосходство, а не искал союза против отца[694]. Оба варианта звучат убедительно, но совершенно не поддаются обоснованию.

Едва Александра вернули в домой, как он совершил еще один серьезный промах. Согласно Плутарху, единственному античному писателю, засвидетельствовавшему этот инцидент, Александру сообщили о готовящейся свадьбе между его единокровным братом Арридеем и старшей дочерью Пиксодара, династа и сатрапа из Карии на побережье Малой Азии[695].