– Я посижу рядом. Теперь все будет хорошо…

Вдыхаю, запоздало ощущаю смрад и с трудом сдерживаю рвущийся наружу стон: я – не дома, а в залитом кровью охотничьем домике! Наедине со слугой Бога-Отступника!!!

Выпускаю его теплые пальцы, пытаюсь отодвинуться подальше и вскрикиваю от боли – прядь волос, попавшая под мое же бедро, мешает шевелиться!

Кром встревоженно наклоняется ко мне и пытается понять, что вызвало этот вскрик.

Освобождаю волосы. Потом прислушиваюсь к приглушенному рычанию, повизгиванию и клацанью зубов, раздающимся снаружи, и перепуганно спрашиваю:

– Волки?

– Да… Стая вернулась.

Ежусь от накатившего озноба, закрываю глаза… и тут же их открываю: перед внутренним взором появляются окровавленные пасти и обезображенные человеческие останки.

– День-два – и уйдут, – успокаивает меня Бездушный.

«Уйдут, – содрогаясь от омерзения, мысленно поддакиваю ему я. – Когда сожрут лесовиков и обглодают их кости».

– Не бойтесь… – вздыхает он, наклоняется вперед, и я, решив, что он собирается встать и уйти к своей лавке, вскрикиваю:

– Не уходи! Ну, пожалуйста!!!

– Не уйду… – обещает он. И я, опустив взгляд, тянусь к его руке.

Так – не страшно.

Бездушный молчит.

И в его молчании нет ни презрения, ни усталости, ни недовольства – только сочувствие. Поэтому я еще сильнее сжимаю пальцы и закрываю глаза. Не для того, чтобы уснуть – просто, зажмурившись, легче убедить себя в том, что это рука папы.

А еще мне почему-то кажется, что так я смогу отвлечься от кошмарных воспоминаний.

Отвлекаюсь. Но почему-то вспоминаю не родителей, не брата, не безбедную жизнь в Атерне, а все того же Бездушного. Вернее, его посох. И вдруг понимаю, что за сутки с лишним, прошедшие с момента появления лесовиков, на нем не появилось ни одной новой зарубки.

И это нельзя объяснить ни слабостью Крома после Благословения Двуликого, ни болью в его снова закровившей ране: когда надо, он делает гораздо более тяжелые вещи: разжигает очаг, готовит еду и даже колет дрова.

А еще я понимаю, что Кром не испытывает никакого облегчения от выпитых душ – наткнувшись взглядом на засохшие пятна крови, он хмурится, играет желваками, раздувает ноздри. Может виновато посмотреть на меня. Так, словно считает себя ответственным за появление лесовиков. Но не улыбается. Никогда.

При этом он прикасается к Посоху Тьмы так же часто, как и раньше. Разве что теперь проводит пальцами не по уже имеющимся зарубкам, а по той части Пути, которая пока чистая.

А ведь, если верить словам брата Димитрия, после такого количества убийств он просто обязан млеть от счастья! Или… нет – лесовиков было много. Значит, он должен завершить свой Путь и отправиться к Двуликому за Темным Посмертием.

Должен. Но до сих пор не отправился. И не млеет…

«Может, он совсем не Бездушный? – спрашиваю себя я. Потом вспоминаю про амулет Бога-Отступника, виденный во время его перевязок, про Посох Тьмы, повторяю название Благословения, выпившего из Крома все силы, и тут же отвечаю: – Да нет, Бездушный. Но совсем не похожий на тех, о которых рассказывают братья во Свете…»

Представляю себе взгляд Крома. Тот самый, которым он смотрит на меня, когда думает, что я сплю. И вдруг понимаю, что уже не боюсь. Ни его самого, ни Бездны, которая живет в его глазах.

Ужасаюсь своим мыслям, пытаюсь представить себя в круге, расчерченном перевернутыми рунами, и мысленно фыркаю: Меченый видит во мне все, что угодно, только не жертву!

«Все, что угодно – это кого? – спрашиваю себя я. – Мать? Жену? Ребенка?»

Фыркаю снова – в матери я ему не гожусь. В жены – тоже. Да и похоти в нем ни на копье. В дочери? В дочери – возможно…

«Ларка! Он называл меня Ларкой!!!» – молнией вспыхивает в голове. И я, открыв глаза, вглядываюсь в глубокие тени, лежащие на лице сидящего рядом мужчины.

В доме слишком темно. Но я без труда представляю себе высокий лоб, исчерченный глубокими морщинами, вечно сдвинутые брови, глубоко посаженные глаза, несколько раз сломанный нос, правую щеку, обезображенную шрамом от ожога, вечно небритую левую и твердый, чуть тяжеловатый подбородок.

Мужчина. Воин. Уверенный в себе и не умеющий отступать. Белая кровь, как сказал бы отец.

«Белая?» – мысленно переспрашиваю себя я, потом представляю осанку Крома и сокрушенно вздыхаю: нет, на дворянина он не похож. Поэтому…

– Не спите, леди? – еле слышно спрашивает Меченый.

Я густо краснею, отгоняю непрошеные мысли и шепчу:

– Нет…

– Вчера я допросил раненого… Ну, лесовика… – после небольшой паузы выдыхает Бездушный. – Он сказал, что мятеж подавлен. Что Неддар Латирдан вернул себе трон и начал наводить порядок. Поэтому-то лихой люд и побежал кто куда…

– Принц Неддар? – восклицаю я. – Он что, вернулся из Алата?

– Ну, да! Этот… – Кром дергает головой в сторону двери – сказал, что он не только вернулся, но и успел короноваться…

Я еле сдерживаю восторженный крик: вместе с принцем, вернее, теперь уже королем, должен был вернуться и Теобальд!!!

Почувствовав, что я дернулась, Бездушный замолкает, некоторое время смотрит на меня, а потом продолжает. Между прочим, слишком связно для слуги Бога-Отступника:

– Дней семь-восемь – и дороги снова станут спокойными. Поэтому… хотелось бы, чтобы вы подумали, куда мне вас проводить.

К брату хочется. Очень. Но между этим домиком и Авероном – несколько дней пути по лесным дорогам. На которых буйствуют такие же шайки, как та, которая…

С трудом отгоняю жуткие воспоминания, сглатываю подступивший к горлу комок и с трудом шевелю непослушными губами:

– Вейнар велик. Чтобы… обшарить леса, прилегающие ко всем более-менее крупным дорогам, армии его величества… потребуется не меньше месяца…

– А ей и не надо… – усмехается Меченый. – Этим уже занимаются вассалы короля Неддара. Те, которым надо доказать ему свою преданность.

Звучит более чем убедительно. Поэтому я выпускаю его руку, приподнимаюсь на локте и твердо говорю:

– Тогда мне надо в Аверон…

Кром молчит. И я, почему-то дико перепугавшись, что он откажется вести меня в столицу, начинаю его убеждать:

– В армии его величества – мой старший брат! Если король Неддар вернулся, значит, вернулся и Теобальд!!!

– В Аверон – так в Аверон, – глухо бурчит Меченый, хрустит костяшками пальцев и хлопает себя по бедрам: – Ладно. Отведу.

Потом встает, поправляет висящий на поясе чекан и поворачивается к двери:

– Схожу до ветру, что ли…

– Вино, ваш-мл-сть! – гаркнули над ухом, и мордастая подавальщица грохнула на стол очередной полуведерный кувшин с омерзительно пахнущим и безумно кислым пойлом.