— Как только Родзянко и Милюков решатся на новое правительство, мне предложат пост министра юстиции. — Тон Керенского не давал усомниться в его словах. — А пока действуйте от лица товарища председателя Исполкома Петроградского совета рабочих депутатов. Такой закон вас устроит, Сергей Петрович?

Рождественский лишь молча кивнул. Крамольная мысль не умещалась в голове — ему поручили арест министров юстиции и внутренних дел Российской империи.

* * *

К четырем часам пополудни сияющий Таврический дворец превратился в заплеванный бедлам. Рождественский слонялся без дела в ожидании новостей об арестах и уже безо всякого любопытства рассматривал происходящее.

Дворец гудел растревоженным осиным гнездом. Только и разговоров было, что о солдатах: солдаты захватили Арсенал, солдаты громят полицейские участки, солдаты подпалили штаб-квартиру Охранки и суды, солдаты ворвались в «Кресты» и освободили заключенных, солдаты, солдаты, солдаты…

Повсюду были толпы народа. Спертый, тяжелый воздух пропитался смесью диких ароматов. Крепкий дух мокрого сукна, перегара, сапог и пота стоял в Таврическом дворце. Махорочный дым выбивал слезу.

Солдаты и рабочие, студенты и курсистки муравьиной ордой наполняли коридоры, комнаты и парадные залы. На вощеный утром паркет было больно смотреть. Его густо покрывала оттаявшая уличная грязь, раздавленные окурки, шелуха подсолнечника и плевки, сор и непонятно откуда взявшаяся солома.

Царящее вокруг казалось Рождественскому безумным сном. Словно незримый фантом, блуждал он среди урчащей и булькающей человеческой каши. Ее едкие испарения наполняли легкие. Подполковнику захотелось на воздух.

Ухоженный двор напоминал теперь военный лагерь. У входа установили пулеметы. На заснеженных клумбах горели костры. Кто-то грелся, кто-то кипятил в котелках воду. Кругом стояли шалашиками винтовки. Громко балагуря и сыпля матерком, солдаты разгружали с пролетки ящики с патронами и гранатами. На шпиле дворца трепетало гигантское красное знамя.

«И это здесь, в оплоте порядка», — горько подумалось Рождественскому. Что творилось сейчас на улицах, даже представить было жутко.

Подполковник зачерпнул пригоршню серого снега и растер лицо. В голове сделалось заметно яснее. Он вытащил папироску и с удовольствием закурил.

Из-за кованого забора послышалось урчание мотора, и в ворота медленно вкатился грузовик. Кузов щетинился штыками винтовок. Слепя фарами, машина подъехала почти к самому дворцовому входу и встала.

Солдаты выкинули из кузова какого-то избитого человека. Ловко перемахивая через борт машины, спрыгнули следом. Подняли его на ноги, грубо встряхнули и погнали внутрь.

Рождественский вытянул шею, пытаясь разглядеть арестанта, но тут его отвлекли. От конвоиров отделился бородатый солдат и, закинув «мосинку» за плечо, подскочил к подполковнику.

— Табачком не богаты, гражданин? — дыхнул он перегаром и улыбнулся щербатым ртом.

— Кури, — протянул Рождественский папироску, разглядывая гвардейца. На груди его блестел серебром Георгий третьей степени. А справа, будто еще одна награда, был прилажен кумачовый бант.

— Дай бог тебе здоровья, добрый человек, — чиркнул огнивом бородач. — С утра ни тяжки, аж зубы сводит! Слушай, а где тут у вас Исполнительный комитет Петроградского совета рабочих депутатов? — словно плохо заученную скороговорку, произнес он.

— В комнате бюджетной комиссии, — уверенно ответил Рождественский. За часы вынужденного безделья он основательно изучил дворцовую обстановку. — Кабинет номер тринадцать, — добавил он и, видя растерянность на лице солдата, даже махнул рукой в сторону двухэтажного корпуса, слева от входа.

Бородач заломил шапку и поскреб затылок. Судя по состроенной мине, яснее ему не стало.

— Проводи, а? — солдат глуповато улыбнулся. — У меня дело там. Спешное.

— Ну пойдем, раз дело, — хохотнул Рождественский. Затянулся напоследок и принялся озираться в поисках урны. Она обнаружилась у пулеметов. Вывалив мусор наземь и опрокинув вверх дном, безусый солдатик сподобил ее себе вместо табурета.

Рождественский поморщился и запустил окурок в ближайший сугроб.

Протискиваясь сквозь заполняющие коридоры потоки людей, они добрались до левого крыла Таврического дворца. Из-за приоткрытой двери кабинета номер тринадцать доносились басовитые команды:

— Да, по одному депутату от тыщи рабочих… И от каждой роты один, да… К семи часам пущай будут в Таврическом… Листовки в полки раздали?.. Кто будет ерепениться? Офицерье?.. Да в расход их списывайте! Они ж контрреволюционный элемент!.. Добро… Давай, на связи!

Рождественский первым зашел в небольшую прокуренную комнату. Пол был густо усыпан не нужными теперь никому бумагами бюджетной комиссии. Широкий стол находился напротив двери. На нем, над грязными тарелками, чашками и стаканами, высился телефонный аппарат. Скромного роста и внешности солдатик, совсем не под стать голосу, положил трубку и прищурился в едком дыму.

— Ты, часом, не Рождественский? — не вынимая козьей ножки изо рта, спросил он. — Бородатый детина. Пальтецо волчье. Сергей Петрович, нет?

— Ну я, — сдвинул брови Рождественский и на всякий случай сунул руку в карман. Револьвер послушно хрустнул, поднимая боек. — И что тогда?

— Тогда тебе тут новость передали, — кивнул щуплый на телефон. — Протопопова твоего не сцапали. Убег, паскуда!

— А ты, часом, не Керенский? — выглянул из-за Рождественского бородатый «георгиевец». Спросил, будто откликнулся эхом на слова тощего. Интонации те же и выговор один в один.

Щуплый расхохотался.

— Да брось ты! Какой из меня Керенский! — стряхнул он пепел на пол. — Сам-то откуда будешь?

— Тамбовской губернии, — важно ответил гвардеец.

— Зе-е-ме-еля! — обрадовался петросоветовец и засуетился: — Давай-ка к столу, зема! С мороза-то самое оно!

Маленькие пальцы шарили по чашкам и стаканам. Выбрали почище. Откуда-то появилась аптекарская склянка с притертой пробкой. Чпокнуло, и в стоячем табачном дыму остро запахло спиртом.

— А на кой тебе Керенский-то? — Щуплый вручил полный стакан щербатому бородачу.

— Мы тут министрика свинтили, — осклабился тот. — Щеглов, что ли, его фамилия.

— Может, Щегловитов? — встрепенулся Рождественский.

— Может, и так, я в них не особо, в буржуях, — подмигнул «георгиевец» и взял стакан на изготовку.

— Ну давай, зема, вздрогнем, — заколотил в тарелку окурок петросоветовец и поднял к потолку палец. — Большое дело делаем! Ре-во-люцию!

Рождественский со всех ног уже мчался к кабинету председателя парламента, где обосновался Временный комитет Государственной думы.

* * *

— Нет, Михаил Владимирович, — уверенно сказал Керенский. — Господин Щегловитов здесь не гость. Я не освобождаю его.