Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рождественский потянул ручку и очутился в океане табачного дыма. На составленных рядком стульях лежал знакомый бородач-«георгиевец». Надвинув на глаза папаху, он оглашал комнату богатырским храпом. За столом, уронив голову на руки, сидел все тот же тощий революционер.
— У меня приказ от товарища председателя Керенского! — шагнул Рождественский к щуплому петросоветовцу.
Тот вскинулся и осоловело уставился на гостя.
— А-а! Гражданин Рождественский! — Рука потянулась к полупустой склянке со спиртом. — Присядь, потолкуем!
Рождественский грубо встряхнул его за плечи.
— У меня от Керенского приказ, слышишь? Нужно немедленно арестовать директора Департамента полиции Васильева!
— Да хоть царя! — отмахнулся тощий. — Это вон к земе моему, — кивнул он на храпящего бородача.
— Служивый! — принялся тормошить «георгиевца» Рождественский.
— Служивый! — хохотнул петросоветовец. — Бери выше! Он у нас теперь комлетбригрев!
— Кто? — от неожиданности Рождественский выпустил солдата. Тот гулко ударился затылком о стул и разлепил глаза.
— Командир летучей бригады революции! — гордо заявил тощий. Новая должность явно была его личным изобретением. — Митяй, возьми-ка пару бойцов покрепче да посодействуй гражданину! Отдохнул и будя!
* * *
— Именем революции, открывай! — Бородатый Митяй колотил в дверь увесистым кулаком. — Открывай, курва, все равно достанем!
Рождественский покосился на бойцов летучего отряда. Они уже поудобнее перехватили винтовки и собирались дубасить прикладами дверь.
«Эти достанут», — мелькнуло в голове подполковника.
— Открывай, говорю! — Митяй еще раз стукнул и щербато улыбнулся подчиненным.
В тишине квартиры вдруг раздались четыре сухих громких хлопка. Один за другим, подряд. Четыре выстрела слились в один пульсирующий грохот.
Митяя отшвырнуло от ставшей дырявой двери и бросило навзничь. Под кумачовым бантом образовалась аккуратная дырочка. Шинельное сукно вокруг нее стало быстро темнеть.
— Ах ты, контра! — зарычал здоровенный солдат и в два удара разнес в щепу дверную филенку. Второй дернул из-за пояса гранату и уцепился за чеку.
— Назад! — заорал Рождественский, оттаскивая бойцов за шиворот от входа в квартиру. — Приказ живьем брать! Назад!
Рождественский сунул здоровяку под нос револьвер и злобно процедил:
— Здесь стойте. Сам сделаю! — Бойцы хмуро молчали. — Вон командира своего лучше к машине отнесите, — добавил Рождественский и прильнул к стене.
Прислушался. В квартире висела тишина. Рождественский на секунду заглянул сквозь отверстие в двери. Света в передней не было. Он лежал узкой полоской в конце коридора.
— Алексей Тихонович, не стреляйте! — крикнул Рождественский сквозь проем. — У меня приказ! Давайте решим дело миром!
Подполковник просунул руку сквозь дверную прореху и повернул изнутри ручку замка.
— Я вхожу, Алексей Тихонович! — Рождественский аккуратно распахнул дверь.
В квартире царило безмолвие. В этой тишине доски под его ногами скрипели оглушительно. Подполковник добрался до полосы света. Она падала сквозь щель неплотно прикрытой двери.
Рождественский мельком заглянул в комнату.
Директор полицейского департамента Васильев сидел в кресле напротив входа, уперев локоть левой руки в подлокотник. Большим и указательным пальцем он неспешно растирал виски, спрятав в ладони половину лица. Правая рука покоилась на втором подлокотнике, сжимая револьвер.
«Не застрелился бы», — подумал подполковник и произнес:
— Алексей Тихонович, моя фамилия Рождественский! Не стреляйте, прошу вас!
Васильев молчал.
Подполковник убрал револьвер и кончиком пальца толкнул дверь. Она широко распахнулась.
— Вашей жизни ничто не угрожает, Алексей Тихонович! — шагнул Рождественский в комнату, выставив напоказ руки. — Я даю вам слово офицера!
Васильев поднял голову.
— Подполковник? Из Охранного отделения? — Взгляд его просветлел.
Рождественский кивнул. Память на лица у директора департамента была феноменальная, об этом знал каждый в охранке.
— В таком случае я знаю цену вашему офицерскому слову, — поджал губы Васильев и поднял револьвер.
У Рождественского перехватило дыхание.
Оружие полетело к его ногам.
— Прекратим этот фарс, подполковник, — мрачно сказал Васильев и встал с кресла. Одернул мундир. Заложил руки за спину, словно бывалый арестант. — Я истратил последние патроны на вашего коллегу. Идемте, — приказным тоном добавил он. — Куда бы вы меня ни вели — идемте!
* * *
Истерзанный Петроград укрыла глубокая ночь.
На всех парах мотор влетел во двор Таврического. Рождественский привел арестованного в кабинет Петросовета.
Тщедушный революционер был разбужен и послан за Керенским. У дверей застыли караулом бойцы покойного комлетбригрева Митяя.
— Папиросу не желаете? — миролюбиво спросил Рождественский.
Бывший директор Департамента полиции брезгливо поморщился:
— Почему вы привели меня сюда, подполковник? Что у вас общего с этими шелудивыми господами?
Рождественский промолчал.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Керенский.
— А, Алексей Тихонович! — протянул он руку Васильеву. — Наконец-то имею честь познакомиться!
— Чем обязан? — нахмурился Васильев.
Керенский стряхнул со стула рассыпанную махорку и сел напротив.
— Очень по-деловому, — улыбнулся он нехорошей улыбкой. — Тогда оставим прелюдии. — Его глаза поменяли цвет. — Мне стало известно, что вы располагаете данными о месте погребения Григория Распутина-Новых. Это так? Будьте искренны, Алексей Тихонович! На кону ваше будущее!
Василев побелел лицом и сжал челюсти. Под кожей заходили желваки. Но слова сами собой прорывались сквозь стиснутые зубы:
— Да. Я знаю место. Где он. Похоронен.
— И где же? — Казалось, глаза Керенского светятся.
— В Александровском. Парке. На окраине.
— Расслабьтесь, Алексей Тихонович! — вкрадчиво произнес Керенский. — Вам сразу станет легче.
Арестованный директор Департамента полиции сдавленно застонал. Зубы его скрипнули. Костяшки на кулаках побелели. Веко задергалось. На виске заплясала жилка.
— Смелее, — подбодрил Керенский. Голос его был ласков, но у Рождественского по коже вдруг пробежал озноб. — Это ведь не государственная тайна. Да и вашего государства больше нет…