«Не один из подобных смельчаков, – говорит участник славной защиты, – жизнью платил за мужественное дело, но на место убитого всегда находился новый охотник. Люди с готовностью, целыми партиями кидались в ту сторону, где от неприятельского огня повреждалось орудие. Под пулями и ядрами шла беспрерывная работа. Запасные орудия были подготовлены заранее, а потому подбитые переменялись с возможной скоростью».

«Здесь не задумывались о смерти, да и некогда было – гораздо умнее и короче казалось всем глядеть ей прямо в глаза, во всем остальном положась на волю Божию.

При мне за короткое время на батарее произошло множество случаев геройского бесстрашия, никем не рассказанных по причине изобилия в самом геройстве. Одно ядро взвизгнуло неподалеку от меня, пролетевши через самую середину одной амбразуры; здоровый красивый матрос, наводивший орудие, с улыбкой что-то причитывавший к будущему своему выстрелу, незаметно осел, съежился, согнулся – и медленно рухнулся наземь; ядро снесло ему верх головы. Рядом стоявший товарищ, быстро сорвавши с себя шапку, поспешил нахлобучить ее на убитого и молча, спокойно заменил его место. Стоя на опаснейшем посту, на месте, забрызганном кровью своего предшественника, он хладнокровно наводил орудие, держась правой рукой за подъемный винт и командуя прочей прислуге: влево, немного вправо, чуточку еще влево и т. п. Ни минуты не было потеряно, и ответный выстрел загремел своим чередом».

Усиленное бомбардирование длилось около пяти часов сряду, но неприятель не имел перевеса ни на одном пункте. Повреждения в наших бастионах хотя и были весьма значительны, но равносильны повреждениям в неприятельских батареях и траншеях.

Около 10 часов утра по бастионам и батареям было разослано приказание начальника гарнизона стрелять реже, отвечая одним выстрелом не менее как на два выстрела неприятеля. Причиной тому была необходимость сберегать всеми мерами порох и снаряды. Правда, запасы Севастополя были значительны, но осада, принявшая обширные размеры, была продолжительна и упорна, а между тем дороги в Крыму испортились и представляли огромные затруднения в сообщении с внутренними губерниями России.

Зима 1854/55 года в Крыму не была обыкновенной – напротив, выпал такой глубокий снег и стояли такие сильные морозы, каких не запомнят старожилы. Дороги так испортились, что ни на лошадях, ни на волах проезда не было. Необходимо было принять все меры осторожности, чтобы не остаться без пороха и снарядов, и оставить достаточный запас их на случай штурма, которого нельзя было не ожидать после столь сильной бомбардировки.

Недостаток в свинце и пулях был еще ощутительнее, так что впоследствии начальство вынуждено было разрешить сбор пуль, причем было указано место, куда должны были доставляться собранные пули и где платили за них деньги. Сбор этот шел весьма успешно: солдаты, женщины и дети целыми толпами приходили с посильной находкой и иногда собиралось в день до 120 пудов свинца. Солдаты собирали пули весьма охотно, часто под самым сильным огнем неприятеля, нимало не думая о том, что, отыскивая несколько золотников свинца, подвергали свою жизнь опасности.

Уменьшение огня с батарей нашей оборонительной линии дало значительное преимущество неприятелю, так что к вечеру он успел причинить большой вред нашим укреплениям. Волынский и Селенгинский редуты и Камчатский люнет представляли собой только груду развалин. 5-й бастион был также разрушен и к вечеру принужден замолчать. Бо́льшая часть прислуги у орудий этого бастиона была перебита. 3-й бастион пострадал менее других, его артиллерия имела видимый перевес над противником и сохранила его до самого вечера.

Все повреждения, произведенные неприятелем в нашей оборонительной линии, состояли из 15 подбитых орудий, 13 станков, 23 поврежденных платформ и 122 заваленных амбразур. В течение дня было выпущено нашими батареями 12 тысяч зарядов и расстреляно 165 тысяч ружейных патронов. Неприятель бросил в Севастополь 33 658 снарядов и около 170 тысяч патронов. В течение одного дня было сожжено более 7 тысяч пудов пороху. Потеря наша в этот день была весьма значительна и состояла из 536 человек выбывших из строя. Мы потеряли убитым храброго командира батареи капитан-лейтенанта Шемякина и раненым лейтенанта Завалишина, известного своими молодецкими вылазками.

С наступлением ночи огонь с обеих сторон не прекращался, выстрелы гудели, хотя и не столь частые, как днем. Особенное внимание неприятеля было обращено теперь на 4-й бастион, Малахов курган, Камчатский люнет, Селенгинский и Волынский редуты. Последние три были забрасываемы снарядами. Под огнем неприятеля севастопольцы приступили к исправлению повреждений одновременно по всей линии; «мы чинились», говорили солдаты.

Несмотря ни на какие потери, работа не прекращалась в течение всей ночи: разрушенные насыпи возобновлялись, исправлялись амбразуры, отрывались засыпанные землей орудия, и те, которые оказывались подбитыми, заменялись новыми. Чтобы судить о геройском самоотвержении гарнизона и о том, какого усиленного труда стоили эти исправления, стоит припомнить только, что гарнизону необходимо было в течение одной ночи переменить все подбитые орудия новыми; что чугунные махины эти приходилось тащить на батареи за несколько верст, по непроходимой грязи, образовавшейся вследствие проливного дождя, шедшего днем, тогда для каждого станет ясным, какого сверхъестественного труда стоило нашим богатырям-солдатам исправление укреплений. Заслуга их еще более увеличится, когда вспомним, что все это совершалось под сильным огнем неприятеля. Случалось, что при наложении нового орудия собиралась в амбразуре большая куча рабочих, и вдруг в эту сплошную массу живого тела врывалось ядро, кровавым следом запечатлевая свой полет.

При огромном числе выпущенных выстрелов доставка новых зарядов на бастионы представляла немалые затруднения. Приготовляемые днем и ночью, при свете фонарей, заряды укладывались в троечные полуфурки, которые должны были двигаться по дорогам, покрытым глубокой грязью и изрытым неприятельскими ядрами. Лошади были изнурены до крайности, заряды доставлялись под выстрелами, и случалось, что подобный полуфурок, взорванный неприятельской бомбой, взлетал на воздух вместе с солдатом и лошадьми.

С рассветом 29 марта, около пяти часов утра, союзники открыли по городу столь же сильное бомбардирование, как и накануне. Самый большой огонь направлен был на Камчатский люнет, Волынский и Селенгинский редуты, Малахов курган, 4-й и 5-й бастионы. С нашей стороны приказано было стрелять как можно реже, так чтобы в течение дня расходовать не более 30 зарядов на орудие.

Одновременно с открытием бомбардирования с сухого пути и неприятельский флот около 5 часов утра развел пары и выстроился против входа в Севастопольский рейд, но в дело не вступал. Простояв до вечера на одном и том же месте, он отошел потом назад и выстроился в три линии, причем в третью линию поставлены были все фрегаты и пароходы.

Значительное преимущество неприятеля в числе брошенных снарядов было причиной того, что наши батареи и на этот раз потерпели большие повреждения и потери.

К вечеру были приведены в совершенное молчание 5-й бастион, Селенгинский и Волынский редуты. На 4-м бастионе было подбито 8 орудий, разрушены почти все амбразуры, так что он мог действовать только двумя орудиями. Убыль в людях была вообще весьма значительная, так как в ежеминутном ожидании штурма приходилось держать на бастионах много войск.