Анна даже выжила бы. Они с Николаем не лгали, когда обещали это. Конечно, они знали, что при удалении матки на живом человеке могут быть задеты крупные артерии, да и разве можно надеяться на то, что Анна сумеет понять их доводы и спокойно лежать, пока они ее режут? Глупая девчонка все равно бы старалась умереть, пусть и под лезвием скальпеля. Но они бы попытались, и их нельзя было бы винить в неудаче.

А теперь… они вспомнили свой ужас, когда Анна раскинула руки, стоя на подоконнике, и — нет, не полетела. Прыгнула и разбилась. Они потеряли несколько минут, и разве их можно винить в этом? А потом лифт, и надо не забыть надвинуть капюшон поглубже, камеры, везде эти камеры, как им вообще выполнять свою работу в этом параноидальном мире!

Они натянули у выхода бахилы и быстро проскользнули мимо умного домофона — бывший до сих пор помощником в нагнетании страха, ведь так здорово нажимать кнопку, зная, что там, девятью этажами выше, она видит тебя и боится, — он стал врагом. Широкими шагами, почти прыжками — не забыть затереть эти шаги, пусть и в бахилах, но все равно, — подойти к Анне. Подойти и понять, что это больше не Анна, это тело. Труп. Просто экспонат анатомического театра, отыгравший последний спектакль.

Они с усилием перевернули тело, стараясь не касаться волос и не выпачкаться в крови. Все еще оставаясь Николаем, они знали, как прилипчивы кудрявые длинные волосы Анны. Не хотелось бы унести их на куртке. И пусть эта куртка исчезнет вместе с Николаем, все равно. Пусть идеально уже не выйдет, но будь как будет. И они оголили кожу, задирая тоненькую кофточку и приспуская штаны.

«И как ей не холодно, пальцы зябнут», — подумали они машинально, забыв о том, что ей больше никогда не будет холодно.

Кровь уже свернулась, и они досадливо поджали губы. Через полчаса-час кровь снова бы разжижилась и так чудесно растеклась бы на белом снегу. Это могло бы примирить с неудачей. Только не было у них этого времени, да и холод мог подморозить кровь.

Они резали, делая длинные уверенные движения, стараясь воспроизвести собственный рисунок. Николай едва не блевал от одной мысли о таком, да и нарисовать он бы не сумел. Сам он никак не мог сообразить, как вернуть Анну. Ему все нужно было объяснять, и они устали ждать, предпочтя поскорее стать Николаем. А еще Николай наблюдался у психолога, и им тоже пришлось к психологу походить. Хотя им это совсем не нравилось.

Они не стали забирать матку. Неживая и бледная, она больше не казалась достойной того внимания, какое ей уделялось на бумаге. Они посмотрели наверх и заметили, что из открытого окна высунулась голова и скрылась. Кто-то из соседей. Николай знал о них все, не зря же он подружился с квартирной хозяйкой Анны, представившись ее родственником. Таблетки, которые дурочка даже не прятала, держала у кровати, убедили хозяйку, что они и впрямь беспокоятся об Анне. Она пустила их в квартиру, позволила изучить ее изнутри и рассказала много полезного. Ключ не дала, старая стерва, но и так вышло хорошо. Если бы не окно.

Они глубоко вдохнули и выдохнули, понемногу избавляясь от Николая. Следов не оставили, перчатки и бахилы в отдельный пакет. Куртку — сменить, убрать мимику и мысли Николая. Теперь уже навсегда. К этому неудачнику, которому не смогли помочь даже они, возвращаться больше не хотелось. Можно было бы сходить на могилу, отнести цветы…

Сейчас они пожалели, что избавились от матки, ее можно было бы принести вместо цветов, но утешились обещанием принести орхидеи — в них было что-то… такое же.

Подушечки пальцев уже сморщились под струями воды, и они наконец отпустили ту кровь, которая не попала на руки. Прочь из головы. Прочь! Нужно было идти к своему психологу, хоть и не хотелось. Психологу они не нравились, но особенно не нравился Николай. Может, психолог будет рада, что они избавились от Николая?

Психолог не была рада.

— Разве у нас назначено, Николай? — спросила она устало и демонстративно посмотрела на часы, хотя должна бы на календарь. — По субботам я принимаю только в экстренных случаях, ты же знаешь.

Она повернулась спиной и пошла вглубь своей квартиры, позволяя им войти и закрыть за собой дверь. Психолог всегда делала не то, что говорила. Им это тоже не нравилось. Что нравилось, так это смотреть на ее тоненькую фигурку в домашнем халатике, тощую шейку, которая со спины выглядела такой беззащитной… Почему, интересно, психопаты так редко убивают своих психологов? Они считали, что это однажды нужно исправить, только вот с кем — они пока не могли решить.

— Не Николай, — хрипло ответили они, подходя сзади к психологу и вдыхая запах ее кожи. — Больше нет.

Психолог не обернулась. Щелкнула чем-то на полке, и они знали, что сейчас в углу загорелся огонек. Не боится.

— Убил все-таки девочку? — Она стряхнула руки с плеч — и когда только они успели их положить, нельзя так, нужно соблюдать дистанцию, психолог говорила сто раз!

— Не скажу. — Они сели в кресло так, чтобы в камеру не было видно лица. Раньше психолог хоть скрывала, что пишет все встречи, включала камеру еще до того, как откроет дверь. А теперь все делала открыто, будто специально, чтоб позлить их. — Тебя это не касается.

— Ты же знаешь, что я не имею права никому раскрывать содержание наших разговоров, — психолог кивнула на камеры: — Записи не хранятся, просто привычка.

Они кивнули, не поверив ни слову. Психолог не нравилась им еще и тем, что считала его, Николая, идиотом. Он, может, немного не в себе, но с мозгами у него все хорошо. И он знает, что ассоциация психологов, запрещающая делиться полученной от пациентов информацией, есть только за границей. Да и там после дела Тарасофф возник прецедент, и теперь они должны были рассказывать обо всем полиции. Параноидальный проклятый мир! Не удивительно, что им приходится доводить до конца так много дел, не завершенных теми, кто умер, не достигнув цели. Как бедняги, наверное, мучились перед смертью и после нее. И только они могли понять это и закончить начатое. Чисто и аккуратно.

Поэтому им так понравился Николай, несмотря на то, что он был слабаком. Хоть и послушным слабаком. Позволял приходить к себе в больницу, давал кровь, рисовал свои картинки, довольствуясь обещанием, что их увидит Анна. О том, что его дело будет доведено до логического конца и