– Так спросите себя: какая из этих «демографий» вас вдохновляет? Провести жизнь в дешевом казино около игрального автомата? Или за столом в пентхаусе, где идет настоящая игра? Вот бархатный турникет великого раздела. На какой вы стороне?

Вопрос повис в воздухе. Сангрен в упор посмотрел на Уилла.

– Пока не отвечайте. Будьте внимательны. Вы будете шокированы тем, что вам предстоит узнать. Прежде чем придет истинное понимание, несколько ночей вы будете засыпать в слезах. Но потом, в одно прекрасное утро, вы проснетесь, посмотрите по сторонам и увидите мир таким, каков он на самом деле. И тогда вам несказанно повезет.

Скорбные картины исчезли, и на экране появилось захватывающее дух изображение Земли, плывущее в темном космическом пространстве.

– В конце концов, этот прекрасный и хрупкий маленький голубой шарик когда-нибудь станет для вас парком развлечений, – сказал Сангрен. – Разве не в ваших лучших интересах узнать, как все в нем действительно устроено, пока он жив?

Когда урок закончился, Уилл медленно спустился по ступеням к выходу. За один час Сангрену удалось направить его разум по таким тропам, куда его не водил еще ни один учитель. Уилл был воодушевлен, но при этом сильно устал. Ему предстояло наверстать… целый мир. У двери его ждала Брук, но он не успел подойти к ней.

– Мистер Вест!

Профессор Сангрен, стоявший у кафедры и укладывавший в портфель свои вещи, поманил Уилла к себе.

– Поговорим потом, – сказала Брук и на прощанье сжала руку Уилла. – Иди.

Уилл подошел к Сангрену и только теперь понял, что ростом он намного выше своего педагога.

– Я тебя сегодня напугал, – сказал Сангрен.

– Это ничего, сэр.

– Я не прошу прощения. Таково и было мое намерение. – Сангрен посмотрел на Уилла со снисходительной улыбкой. – Нам нужно в самое ближайшее время определить, место ли здесь для вас. Это удается немногим, и стыдиться этого не нужно, но это будет испытание огнем. Уложи это себе в голову: Центр – меритократия, а не благотворительный детский садик.

Уилл снова почувствовал, что закипает, и с большим трудом сдержал гнев.

– Ты понимаешь, что поставлено на карту? Мы пребываем в состоянии всемирной драки на ножах. Удастся ли Америке и западным демократиям остаться самой могущественной, изобретательной и новаторской силой в мире? Или мы красивым жестом попросим пройти вперед Китай и Индию и скажем: «Йо, мы вас попозже догоним!» Твоему поколению предстоит выиграть или проиграть эту битву. Либо вы будете умны и сильны настолько, чтобы лидировать на линиях фронтов, либо нет. Как учителя мы обязаны продемонстрировать вам жесткую реальность того, что ожидается и требуется от каждого учащегося. Тебе придется делать все возможное, чтобы выжить здесь, а это будет тяжело.

Уилл заметил нечто особенное в глазах Сангрена. Левый зрачок у того был широким и абсолютно черным – словно в глаз капнули атропин. Из-за этой странной разницы создавалось ощущение, что на тебя одними и теми же глазами смотрят два разных человека.

Сангрен снова улыбнулся. Уиллу это не понравилось.

– Похоже, никто из наших мягкотелых стариков в администрации тебе это не объяснили так, как я.

– Столько слов мне не говорил никто.

– В таком случае, позволь мне стать первым, кто использует столько слов. У тебя пять недель, чтобы получить семестровый балл. Желаю тебе всяческой удачи. Похоже, она тебе понадобится.

Сангрен зашагал к выходу, на каждом шагу приподнимаясь на носках и насвистывая «Singing in the Rain»[20].

Уилл проводил его взглядом. Этот коротышка только что облил ледяной водой его чувство безопасности. А вдруг он не сумеет получить семестровый балл? А вдруг через пять недель ему укажут на дверь? Куда ему тогда идти?

Уилл вышел в коридор. Уроков у него сегодня больше не было. Он чувствовал себя потерянным и отчасти беспомощным. Шел и не обращал внимания, куда идет. В глубине коридора он услышал звуки фортепиано. Кто-то мастерски играл классику. Затем к аккомпанементу присоединился голос – женский, поющий на иностранном языке. Кажется, на французском. Голос заставил Уилла остановиться и замереть. Он был сдержанным, но мощным и невероятно эмоциональным. Он определил, откуда доносится музыка, и приоткрыл дверь.

Посередине комнаты стоял рояль. За роялем сидела Элиза. Это она играла и пела. Когда Уилл вошел, она умолкла.

– Прости, – смутился он. – Продолжай, пожалуйста.

Элиза нахмурила брови.

– Ты раньше никогда не слыхал «Лакме»[21]?

– Я раньше никогда не слыхал ничего подобного.

– Ну и нечего так сходить с ума.

Она начала сначала и импровизацией перевела классическую фразу в легкий джаз.

– Где ты училась? – спросил Уилл, ошеломленный ее мастерством.

– Мой отец – первая скрипка. Мать когда-то с успехом пела в ночном клубе в Гонконге. Так что у меня, можно считать, не было выбора, понятно?

– Похоже, тебя это сердит.

– Если ты в нашем возрасте не сердит на своих родителей, – буркнула Элиза, – то у тебя в голове тарелка.

Она снова начала играть и превратила мелодию в поп, R&B и хип-хоп. Потрясающе.

– Тебе стоило бы сделать музыку профессией, – сказал Уилл. – Я серьезно. Прямо сейчас.

Элиза рассмеялась.

– И что потом? Всю жизнь давать уроки фортепиано каким-нибудь отпрыскам провинциальных семейств, которым медведь на ухо наступил? Ради того, чтобы субсидировать мою страсть? Нет уж, спасибочки.

– А какая у тебя страсть?

– Обычная, – ответила Элиза, пробегая пальцами в глиссандо вверх и вниз по клавиатуре. – Писать. Записываться. Править миром.

Она посмотрела на Уилла в упор широко раскрытыми всевидящими глазами, но этот раз Уилл не отвел взгляд и был поражен чувством, что он уже видел эти глаза раньше…

– Я видела, что Сангрен задержал тебя после урока, – сказала Элиза, вернувшись взглядом к клавишам. – Врезал тебе под ложечку?

– В каком смысле?

– Не валяй дурака, Вест. Ты понимаешь, о чем я говорю.

Уилл начал придумывать на ходу.

– Ну… он сказал кое-что, что сбило меня с толку…

Элиза стукнула крышкой рояля.

– Ты можешь перестать?

Уилл вздрогнул.