– А если бы меня здесь не было, что бы ты подумал?

– Не знаю. Но ты же здесь.

Полуянов наполнил рюмку, подвинул ее к Марине. Сам взял высокий стакан с ярко-оранжевым соком и, прикоснувшись к рюмке, глянул в глаза женщины.

Та хмыкнула:

– За что выпьем?

– За нас, – мягко произнес Антон, делая глоток густого сока.

Марина медлила. В небе послышалось гудение самолета. Марина, запрокинув голову, посмотрела в синеву, зажмурилась, сощурила глаза и скривилась, будто от боли.

– За нас так за нас, – она выпила водку мелкими глотками и запила ее апельсиновым соком.

Полуянов разломал цыпленка на две части, разложил по тарелкам. Ели они с аппетитом. И мужчина, и женщина чувствовали, что их начинает охватывать желание. Они почти не разговаривали, обменивались короткими фразами:

– Вкусно?

– Да.

– Очень?

– Тебе еще?

– Спасибо.

– Мне воды, – остановив официантку, попросил Антон. – Минеральной, без газа. И, пожалуйста, холодной.

Официантка была в накрахмаленном фартуке, на высоких каблуках, словно работала не на улице, а в дорогом ресторане. Старомодная белая корона с кружевными краями была приколота к волосам.

– Смешная, – сказал мужчина, когда официантка, покачивая высокими бедрами; направилась к стойке.

– Прямо снежная королева какая-то. Почему-то в детстве у меня было желание стать не артисткой, не певицей, не врачом, не парикмахером, не учительницей, а именно официанткой.

Полуянов смотрел на задумавшуюся Марину. Та сидела упершись локтями в край стола, положив подбородок на сомкнутые пальцы.

– Странная мечта.

– Я даже не знаю, почему официанткой, а не кем-то другим. Когда я была маленькой, мамина подруга работала в ресторане на Тверской.

Мы с мамой заходили к ней, она угощала меня мороженым, конфетами, фруктами. Она была такая красивая, всегда такая нарядная, что мне даже хотелось, чтобы именно она была моей мамой. И я как-то, рассердившись на маму, сказала ей о своем желании.

– Мама, конечно, обиделась?

– Нет, ничуть. Она рассмеялась и сказала, что ее подруга несчастная, что все у нее плохо. И детей нет именно потому, что работает официанткой. Тогда я этого не поняла, а потом, уже в школе, желание стать официанткой забылось.

Официантка в накрахмаленной короне, цокая каблучками, принесла бутылку минеральной воды и высокий чистый стакан. Поставила перед Полуяновым.

– Не могу тебя представить официанткой.

Хотя любая форма делает женщину, по моему мнению, более желанной.

– А по мне так это чушь.

– Нет, это правда. Вспомни, как Краснов смотрел на стюардессу.

Напоминание о муже Марины слетело с уст Полуянова случайно, помимо воли. Он тут же осекся и, как ему показалось, даже немного покраснел от смущения.

Марина взглянула на пустую рюмку, давая понять, что Антон должен ее наполнить.

* * *

Самогон из деревни Погост, вознесенный самолетом на девятикилометровую высоту, почти беззвучно булькал в стаканы. Финансовый инспектор Савелий Иванович раскраснелся, расслабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу.

Ему было хорошо, и он этого не скрывал.

– Легко пьется, как парное молоко.

Краснов улыбался с видом победителя. В бутылке живительного напитка оставалось еще предостаточно. Время от времени он поглядывал в иллюминатор.

– Люблю ровное гудение двигателя. Всякое однообразие, монотонность успокаивают, усыпляют.

– Правда, – сказал Савелий Иванович. – Монотонность и однообразие вредны лишь в сексе. Это я вам могу сказать как человек, сменивший двух жен.

– А я менять супругу не собираюсь.

– Возможно, когда станете богатым, смените жену, – Савелий Иванович крутил в пальцах до половины налитый стакан, крутил довольно ловко.

– Нет, не сменю. Я уже стал достаточно состоятельным, но желание к переменам так и не появилось.

– Значит, недостаточно богатым, – глубокомысленно заметил финансовый инспектор и, выдохнув, быстро выпил самогон.

Краснов синхронно повторил движения спутника.

– Через два с половиной часа будем на месте. Интересно, какая там погода?

– Будет жарко. Я звонил накануне. Меня встретят, могу и вас подбросить.

– Не откажусь.

Минут пять говорили о пустяках, ни для финансового инспектора, ни для Краснова интереса не представляющих.

– Вы надолго в Ханты-Мансийск?

– Думаю, не меньше недели. Придется с бумагами повозиться. А вы?

– День-два и назад. Я бы, может, и дольше задержался, но много работы осталось в столице.

– А у меня служба, командировка выписана на десять дней. И суточные получены, и гостиница оплачена. Так что десять дней Москвы мне не видать. – Огромный самолет качнулся, затем вздрогнул, и пластиковый стаканчик финансового инспектора завалился на бок. Несколько капель самогона вылилось на откидной столик.

– Он горит, – засмеялся Краснов, – я проверял.

– Охотно верю.

– От него удивительное тепло, даже в кончиках пальцев покалывает.

* * *

Полуянов посмотрел на темно-зеленую бутылку, повернул ее к себе этикеткой и вслух прочел:

– Разлито и бутилировано с благословения святейшего Патриарха. Слышала?

– И что из того?

– Такую же штуку можно сделать и в Погосте. Договориться с церковниками и разливать по бутылкам воду из источника, продавать в Москве, в Питере. Источник-то святой.

– Почему вы с Красновым, – произнеся фамилию мужа, Марина вздрогнула, – все сводите к деньгам, все пытаетесь превратить в деньги? Что вы за странные люди такие?

– А почему бы и нет? – ладонь мужчины накрыла ладонь женщины. – Давай не будем о делах, – Антон сжал тонкие пальцы Марины. – Когда ты рядом, я не могу думать о работе. У меня вообще все мысли пропадают. Я в этом только что имел возможность убедиться, – Полуянов выпил стакан воды, положил на столик деньги.

Когда они шли к машине, Марина оглянулась на стройную официантку, убиравшую посуду, и ее взгляд на какое-то мгновение вспыхнул той детской, неподдельной и искренней завистью.

– Вот такая ты мне нравишься, – приобняв за плечи, Полуянов прижал к себе Марину и поцеловал в висок. – Очень нравишься.

– Ты мне тоже нравишься, когда о делах перестаешь думать.