Сэндерс рассмеялся:

– Доказательства. Конечно, куда же без них!

У меня уже не оставалось на все это времени.

– Мистер Сэндерс, просто скажите, где сейчас Клэр, – попросил я. – Я привезу ее домой. Это часть моей работы.

Он не слушал меня:

– Вы думаете, копы сидят на улице и присматривают за мной? Вы так считаете?

– Почему бы вам не рассказать все?

– Нет. Они не присматривают за мной, а демонстративно следят. Пытаются запугать. Заставить пойти на попятный.

– Я все еще не понимаю, какое… – Тут я замер, услышав что-то (или кого-то) наверху.

– Что это? – спросил я, посмотрев в потолок.

Судя по звуку, там кто-то двигался. И явно не белка, пробежавшая по крыше.

– Я ничего не слышал, – произнес Сэндерс.

– Вы, стало быть, глухой, – съязвил я. – Кто-то есть наверху.

– На втором этаже никого нет. Я в доме один.

Я пригляделся к нему.

– Она здесь? Клэр сейчас здесь?

Он резко покачал головой:

– Нет.

Я снова задрал голову к потолку и крикнул:

– Клэр!

– Замолчите! – велел Сэндерс. – Не надо так орать!

– А почему я должен разговаривать тихо, если здесь никого больше нет?

И я направился к лестнице, стряхнув с себя руку Сэндерса, пытавшегося меня задержать.

– Убирайтесь! – велел он. – Вы не имеете права обыскивать мой дом!

Я оглянулся на него.

– Может, вызовете полицию?

Он пробурчал нечто неразборчивое, а я стал подниматься вверх. И почти преодолел половину лестничного пролета, когда Сэндерс набросился на меня сзади. Я почувствовал, как его руки сомкнулись вокруг моих коленей, и чуть не повалился вперед. Мне удалось смягчить падение, но мой локоть при этом ударился о жесткое дерево ступени, и боль отозвалась во всем теле.

– Дьявол! – выругался я.

– Сукин ты сын! – вторил мне Сэндерс, цепляясь за лодыжки.

Я сумел высвободить одну ногу, потом упер подошву ботинка в его все еще обнаженное правое плечо и с силой толкнул. Он скатился вниз по лестнице, приземлившись на собственный зад, пояс халата при этом окончательно развязался, и его тело предстало передо мной в полной наготе. Никто не выглядит более глупым и беспомощным, чем мужчина, чье «хозяйство» вываливается на обозрение.

Сэндерс поспешно поднялся, запахнул халат и снова затянул кушак. Я то ли полусидел, то ли не совсем прямо стоял на ступени, осторожно массируя ушибленный локоть.

– Мы можем все облегчить или сильно усложнить, – заметил я.

– Пожалуйста, прошу вас, – проговорил он почти с мольбой, – уйдите. В самом деле, какое это дело имеет отношение к вам? Разве вы не можете просто исчезнуть отсюда?

– Стойте на месте, – скомандовал я и преодолел оставшиеся ступени. – Клэр! – позвал я снова, но уже не кричал. Мне не хотелось вести себя угрожающе. – Это мистер Уивер, отец Скотта. Мы встречались вчера вечером, помните?

На верхней площадке я немного задержался, чтобы сориентироваться, а Сэндерс, уже тоже поднявшийся до середины, повторил:

– Уверяю вас, ее здесь нет.

Я не обратил на него внимания. Справа от меня располагалась ванная, а сразу за ней – дверь комнаты, выглядевшей самым просторным из трех помещений второго этажа. Как я догадался, это были личные покои самого Сэндерса. Большая двуспальная кровать с откинутым одеялом. Ясно, что он лежал в постели, когда я приехал, и успел только накинуть халат, чтобы встретить у входной двери.

Слева я увидел комнату, которая тоже прежде служила спальней, но сейчас была превращена в кабинет. Рабочий стол, книжные полки, стационарный компьютер.

А прямо передо мной за закрытой дверью находилась спальня Клэр. Не требовалось таланта Эркюля Пуаро, чтобы определить это. К двери был прикреплен миниатюрный автомобильный номер, какие продаются во многих сувенирных лавках, с выдавленным на нем именем девушки.

– Клэр? – спросил я уже не так решительно, прежде чем открыть дверь и нащупать выключатель на стене.

Загорелся свет. Первое и самое очевидное, что бросилось в глаза, – это пустая и аккуратно застеленная кровать, по всему покрывалу которой были разбросаны десятки журналов.

– Я же вам говорил, – донесся из-за моей спины голос Сэндерса.

Рядом с подушкой находились несколько мягких игрушек: собачки и два мохнатых зайца – розовый и голубой. Все заметно потертые. Клэр, видимо, играла в них еще совсем маленькой. Зато журналы оказались вовсе не теми, какие можно ожидать увидеть в комнате девушки. Только один номер предсказуемого «Вога», а остальное – серьезные издания вроде «Нью-Йоркера», «Экономиста», «Харперса» или «Уолруса» – канадского политического еженедельника. На прикроватном столике лежали айпэд и биография Стива Джобса, выпущенная пару лет назад.

Я взял айпэд и нажал на строку «Домашняя страница», чтобы просмотреть содержимое. На дисплее высветились десяток иконок, в основном ссылки на новостные сайты в Интернете.

– Вы не имеете права рыться…

Я повернулся к нему и рявкнул:

– Хватит ныть!

Я нажал на иконку и открыл почту Клэр. Мне хватило десяти секунд, чтобы изучить входящие и отправленные письма. Вот так-то! Люди моего поколения считали себя вполне серьезными и грамотными пользователями, общаясь через электронную почту, но большинство подростков посылали друг другу сообщения с помощью иных ресурсов. На дисплее я не увидел ни одного письма.

Я поднял глаза и бегло посмотрел на себя в зеркале. В молодости я имел привычку засовывать края фотографий за раму зеркала, а вот здесь не оказалось ни одного снимка, сохраненного таким образом. В наши дни почти никто не держал печатных фотографий. Изображения хранились в памяти компьютеров, выкладывались в социальных сетях, пересылались в электронном виде. Их просматривали на дисплеях. Новые технологии позволяли вам показывать свои снимки гораздо большему числу людей, чем прежде, но возникал вопрос: что станет со всеми этими запечатленными моментами жизни лет через двадцать? Не окажутся ли они в какой-то устаревшей базе данных, как ненужные вещи на свалке? Что произойдет с фотографиями, которые нельзя подержать в руках?

Эти мимолетные мысли заставили меня переключиться на фотографический раздел айпэда. Появились изображения. Типичные снимки, какими обмениваются друг с другом молодые люди. Смеющиеся, кривляющиеся, высовывающие языки, стоящие группами на вечеринках с бокалами в руках.

– Фотографии являются частной собственностью, – объявил Сэндерс.

Он сильно действовал мне на нервы.