Пацана того я помнила, Ив рассказывал. Приехал в хирургию на «скорой»: боль в животе, симптомы раздражения брюшины, впрочем, не слишком выраженные. В крови признаки воспаления, ЭКГ на первый взгляд в норме. Ив, тогда еще молодой дежурный врач, диагностировал воспаление атипично расположенного аппендикса и взял парня на операцию. Пациент умер на столе. Аппендикс оказался совершенно интактным, а на вскрытии обнаружился инфаркт задней стенки сердца. Абдоминальная форма, про которую написано во всех учебниках, – и все равно ошибки случаются слишком часто. Тем более что мало кто будет думать в сторону инфаркта у семнадцатилетнего парня.

– Я что, в самом деле так сказала?

– Ну да, где тебе упомнить такой пустяк?

И правда – не помню. Кажется, тогда Ив быстро свернул беседу, а еще через полчаса вспомнил про какие-то забытые дела в отделении и ушел на работу. Тогда я так ничего и не поняла.

Я шагнула ближе, попыталась обнять.

– Что, теперь всю оставшуюся жизнь поминать будешь?

– Не надо, Маш. – Ив перехватил мои руки. – Хватит. Мне с тобой… нормально, да и нет у меня никого, кроме тебя. Опять же в люди выйти не стыдно, друзья завидуют… Почему-то все уверены, что ты само совершенство. Уживемся, как добрые приятели. Но в любовь не играй, ладно? Не позорься.

Лучше бы он ударил. Тогда, несколько лет назад. Я бы просто ушла в один миг, и не было бы настолько… Да много чего бы не было – ни времени, когда я еще надеялась понять, что же со мной не так и можно ли что-то исправить, ни показного сочувствия заклятых подруг – твоего вчера видели с какой-то… Впрочем, это, наверное, к лучшему – в таких вещах и проверяешь, кто есть кто. И не было бы усталого смирения потом – так смиряются с тем, что невозможно изменить. Вроде земного притяжения: сиганув с крыши, не взлетишь, и едва ли есть смысл об этом сожалеть.

– Какой же ты…

– Сволочь? – поинтересовался он. – Так с кем поведешься…

И усмехнулся.

И я со всей дури залепила пощечину по этой ухмыляющейся морде, в которой не осталось ничего от бывшего еще четверть часа назад родным человека. Послав к чертовой матери все представления о приличном и не очень, о самоконтроле и прочей чуши. То, что копилось годами, наконец выплеснулось, и мне стало наплевать, что сцена выходит совершенно безобразной, что мой лексикон сделает честь прожженному алкашу из подворотни, и даже то, что, когда рано или поздно это закончится, придется только собрать чемоданы и уйти. Если останусь жива, потому что Ив намного сильнее, а не ударить, когда разъяренная мегера метит когтями в глаза, сможет не каждый. Результаты подобных семейных разборок мне доводилось видеть слишком часто – но на это тоже было плевать. Цепная реакция – не остановить, даже зная, что после останется выжженная пустыня.

Муж опомнился, каким-то хитрым приемчиком вывернул руку так, что я взвыла, и поволок, матерясь и шипя, когда я умудрялась лягнуть и не промазать. Не слишком мягко сгрузил в ванну. Ледяные струи душа обрушились на голову, ослепляя, заглушая визг. Отчаянно отплевываясь, я какое-то время брыкалась, пыталась отмахиваться и, наконец, замерла, сжавшись в комок, мало-помалу осознавая происходящее.

– Все? Или добавить?

– Хватит. Холодно…

Поднять глаза было невозможно.

– Я… Я в гостиной переночую. А завтра уйду.

Квартиру мужу оставили родители, так что все честно.

– И далеко собралась?

– Не знаю.

И правда, не знаю. Какая теперь разница?

– Маруська, ну ты даешь!

Я все же заставила себя поднять взгляд. Промокший до нитки Ив прислонился к косяку, разглядывая меня с откровенным любопытством.

– Тебе что, в самом деле на меня не плевать?

– Дурак ты, – всхлипнула я, утыкаясь носом в колени.

– Погоди-ка… Не хочу с твоей макушкой разговаривать.

Ив одним движением вытащил меня из ванны, поставил на ноги. Шагнул назад, снова прислонившись к косяку. Повторил:

– Ну ты, блин, даешь.

Царапина на щеке, под глазом стремительно наливается синяк, порванная футболка. Это что, все я?

– Могла бы поаккуратней, мне ж теперь перед больными таким фонарем светить.

– Я нечаянно…

Прозвучало невероятно глупо. Отодвинуться бы, но куда отодвинешься в стандартной ванной, только и оставалось стоять, обхватив себя руками и стараясь случайно не коснуться.

– Да уж, я заметил. «Нечаянно». Сочувствую тому маньяку, который решит на тебя покуситься.

– Я… – Зубы неуместно клацнули: все же стоять в мокрой одежде не слишком тепло. По спине с волос текла ледяная струя, тело била крупная дрожь. Надо выйти, переодеться, но дорогу перегородил Ив, закрыв дверной проем. Выражения его лица я не видела, для этого нужно поднять глаза, и я уперлась взглядом в облепленный мокрой футболкой торс. Оставалось сказать только одно. Собраться с духом, сказать, выдержать презрение и насмешку – наверняка муж примет это за попытку помириться. Да, мы оба хороши, и за то, что он наговорил, расцарапанная морда – не слишком тяжкое наказание. И все же, если я не скажу это сейчас, то окончательно перестану себя уважать. Дело не в том, чтобы что-то вернуть, возвращать надо было много лет назад, пока мы не замкнулись каждый в своем коконе. Теперь уже поздно.

– Ив… – Как же трудно смотреть ему в глаза. – Я вела себя совершенно неподобающим образом. Я виновата. Прости меня, пожалуйста.

Ну вот и все. Теперь только дождаться, когда он закончит исходить желчью – почему люди так часто принимают извинение за слабость или попытку вымогательства? Покидать в рюкзак вещей, чтобы протянуть неделю-две, пока не найду жилье. И уйти. Жаль, что все кончилось так. Жаль. Господи, как глупо… Разбежаться – и то нормально не смогли.

Муж молчал, и выражение лица было… странным. Недоумение, растерянность и что-то еще, что-то знакомое, но давно забытое. Тишина затягивалась, развернуться бы и уйти, но Ив по-прежнему стоял на пути, и оставалось только не отводить взгляда от его глаз. Да уж, наворотили мы дел.

Но черт бы все это побрал – я не хочу уходить!

– Маруська, я дурак. Совсем-совсем дурак. Иди сюда.

Я всхлипнула и ткнулась лбом куда-то ему в ключицу. Ив обнял, баюкая, повторяя:

– Маруська… Замерзла же совсем! – спохватился он наконец.

– Уже нет.

– Да ну? – Он прижал мои ладони к щеке. – Как ледышки. Нет, я точно идиот. Вылитая царевна-лягушка: холодная и мокрая. Раздевайся, быстро.

– Иван-царевич нашелся, – фыркнула я, в очередной раз клацнув зубами

– Да раздевайся ты, потом болтать будешь!

Он, не слишком церемонясь, сорвал с меня мокрую футболку, стянул джинсы с прилипшим к ним бельем.

– Тьфу ты, сам такой же. – Ив разделся, подхватил меня на руки. Засунул под одеяло, нырнув следом. – Греться будем. Тебе что-нибудь горячительное принести?