– Лихо, – глядя в бинокль на берег, где не осталось ничего, кроме нескольких осколков зеркала да пропаханных колесами борозд, которые вскоре должен был слизать прилив, сказал Шар. – В своем репертуаре: концы в воду, и никаких следов.

– Вот я и думаю: на кой ляд ему мальчонка? – озадаченно пробормотал Кувалда.

– Дался тебе мальчонка. А зачем ему, по-твоему, этот щелкопер – жизнеописание составлять? И вообще, Кувалда, лучше уж ты совсем не думай. Тебе это вредно: того и гляди, мозги сломаешь, – зачехляя бинокль, сказал Шар.

– А знаешь, Саня, когда-нибудь я тебя все-таки убью, – пообещал Кувалда.

Конец фразы утонул в басовитом, оглушительном гудке, всполошившем гнездившихся в расщелинах скал чаек. «Глория» прошла прямо под наблюдательным постом Шара и Кувалды, держась так близко к берегу, что при желании напарники могли совершить удачную диверсию, сбросив с высоты на палубу обломок скалы весом в пару тонн.

– Что? – переспросил Шар, когда стих рев корабельной сирены.

– Я говорю, валить отсюда надо, пока я тут корни не пустил, – сказал Кувалда.

– Да, – для разнообразия не стал спорить Шар. – Смотреть больше не на что, надо сниматься. Свяжись с базой, передай, чтобы готовились выйти в море. Подождем до темноты и айда.

– Пиастры! – скрипучим голосом пиратского попугая прокаркал Кувалда.

– Гляди ты, какой грамотный, – поднявшись и отряхивая колени, хмыкнул Шар.

3

Повисшее над самой водой солнце простреливало кают-компанию навылет, как вражеский снайпер, и по просьбе Стрельникова Женька зашторил иллюминатор. Гул судовой машины не проникал в это шикарно обставленное, отделанное красным деревом, натуральной кожей и надраенной до зеркального блеска бронзой помещение, и теперь, когда плотная штора скрыла от глаз присутствующих ровную гладь океана, о том, что они находятся на борту идущего по морю судна, напоминало лишь легкое, едва заметное покачивание, сбивавшее тем не менее с толку вестибулярный аппарат.

– Нуте-с, господа, – бережно пристроив в уголок свою драгоценную трость, благодушно изрек Виктор Павлович, – позвольте еще раз выразить свою искреннюю радость по поводу нашей встречи.

Он сидел, положив ногу на ногу, в глубоком кресле, имея под рукой все необходимое – графин с виски, коробку с сигарами, стакан, зажигалку и пепельницу. Этот неизменный джентльменский набор создавал ложное впечатление, что все они никуда не едут, не идут и уж тем более не плывут (потому что плавает сами знаете что), а, как встарь, сидят в уютной гостиной загородного дома пенсионера Стрельникова В. П., от нечего делать фантазируя о дальних морских путешествиях и таинственных кладах.

Андрею Липскому подумалось, что искренность испытываемых радушным хозяином чувств находится под большим вопросом. Судя по тому, с каким скучающим видом Женька Соколкин уставился в потолок, его одолевали те же сомнения.

– Говоря об искренней радости, я имел в виду именно ее, – демонстрируя умение читать чужие мысли, которое в данном случае вряд ли могло показаться удивительным, веско добавил Стрельников. – Кое-кому пришлось приложить немало усилий, чтобы эта встреча состоялась. Я лично поверил, что все позади, только когда «Глория» вышла на внешний рейд. А когда садился в самолет на подмосковном аэродроме, оценивал свои шансы благополучно добраться до места примерно пятьдесят на пятьдесят. Как, к слову, и ваши шансы в добром здравии дождаться моего прибытия.

– Это называется: кошмарить, – ни к кому конкретно не обращаясь, сообщил Женька.

– Простите? – вежливо склонил голову к левому плечу Стрельников.

– Нагонять страху, – перевел за Женьку Липский, – сгущать краски… Кошмарить.

– Надо будет запомнить, – с уморительной серьезностью молвил Виктор Павлович. – Или записать.

– Высечь на скрижалях, – иронически подсказал Андрей. – Это на радостях вы прихватили с собой полный трюм оружия?

– Так уж и полный, – возразил Стрельников. – Всего-то четыре несчастных ящика… Кстати, а кто вам сказал, что там именно оружие? Надо будет вздернуть болтуна на нок-рее – как полагается, утром, с первыми лучами солнца.

– Никто не говорил, – сказал Андрей. – Вообще, у меня сложилось впечатление, что у ваших людей ампутированы языки. А насчет ящиков… Ну, не семечки же там, в самом-то деле! Вы что, собрались с кем-то воевать? А говорите, что разобрались с конкурентами…

– Разобраться до конца с ЭТИМИ конкурентами способна разве что отлично подготовленная оккупационная армия, – любезно пояснил Стрельников. – Да и то… Вспомните хотя бы события сорок первого – сорок пятого годов. Выжечь всю планету на два километра в глубь земной коры тотальной ядерной бомбардировкой из космоса – вот, пожалуй, единственный способ разобраться с ними раз и навсегда. Но этот способ, как вы понимаете, лежит далеко за пределами моих скромных возможностей. Да и приемлемым его не назовешь. Зачем мне на борту МКС вагон золотых слитков? Поэтому приходится постоянно иметь в виду реальную возможность нежелательных силовых контактов. Ну, и кроме того: необитаемый остров, джунгли, дикие звери…

– Дикий бред, – непочтительно объявил Женька Соколкин. – Тамошние дикие звери, если они вообще есть, не крупнее полевой мыши. Ну, в крайнем случае, какого-нибудь суслика.

– Ах да, – со своеобычной отменной вежливостью спохватился Стрельников, – я совсем забыл. Мне сообщили, что в мое отсутствие вы не сидели сложа руки и сумели добыть какие-то любопытные сведения о пункте нашего назначения. По отзывам, информация действительно интересная, даже захватывающая, и отыскать ее было нелегко…

– Ерунда, – с несвойственной его возрасту мудростью отверг грубую лесть Женька. – Вы извините, конечно, но не надо держать меня за несмышленого малыша и на каждом шагу делать мне козу из пальцев: у-тю-тю, мой славный… Понятно, какой-нибудь чайник, с грехом пополам ухитрившийся зарегистрировать почтовый ящик на «Рамблере», до этих сведений не докопается. Но тип, который вычислил меня, когда я написал то письмо Андрею Юрьевичу, сделал бы это играючи.

– Не спорю, – с едва заметной улыбкой согласился Стрельников, – я располагаю довольно широкими возможностями по части добычи информации. При желании я мог бы привлечь к этому делу весьма квалифицированных специалистов. Но в нашей ситуации главное достоинство такого специалиста – я имею в виду ум, – превращается в опасный недостаток. Живому уму свойственно задаваться вопросами, не довольствоваться теми крохами информации, которые ему дали, идти дальше, докапываться до истины – стремиться к познанию, коротко говоря. А в данном случае это похвальное стремление неминуемо становится крайне нежелательным для нас и, как следствие, смертельно опасным для упомянутого носителя интеллекта. Говоря попросту, зачем нам в этом деле лишние люди? Их и без того вокруг столько, что я всерьез сомневаюсь, хватит ли нам этих четырех ящиков, чтобы… Ну, не стану вас… э-э-э… кошмарить, это сейчас ни к чему. Итак, я сгораю от нетерпения. Что же вам удалось узнать, мой юный друг?