Но поступил ли бы он так? Он знает правила и в курсе, что отец где-то там, на свободе, и что мама слишком далеко, чтобы защитить нас. Может быть, Коннор попытался сбежать к ней? Тогда он просто психованный дурак. А может быть, отправился в Нортон? Не знаю…

Я ни за что не смогу сказать маме, что потеряла его. Когда я найду брата, то сначала обниму, а потом стукну так, что он этого никогда не забудет. А потом снова обниму. Я хочу сказать Хавьеру: «Пожалуйста, не говори маме», но не могу. Он тоже несет за нас ответственность.

Выхожу на крыльцо. Цепь Бута лежит на земле, свернувшись длинной спиралью. Останавливаюсь рядом с ней и оглядываюсь по сторонам. Хавьер уже обошел дом по периметру, Бут держится рядом с ним. Хавьер смотрит через изгородь на лес, окружающий хижину, и я знаю, о чем он думает: «В какую сторону?» Понятия не имею.

– А Бут не может найти его? – спрашиваю я.

– Может быть… Он раньше выслеживал добычу. Может быть, он сможет найти Коннора.

Я бегу обратно в дом, залезаю в шкаф брата и в куче одежды, приготовленной в стирку, нахожу самую вонючую футболку. Отдаю Хавьеру, а тот показывает ее Буту. Пес с энтузиазмом нюхает футболку, потом смотрит на нас, как будто понятия не имеет, что нам нужно. Я наклоняюсь и говорю:

– Найди его.

Я не умею говорить по-собачьи, поэтому Бут просто облизывается и склоняет голову набок. Беру футболку и снова сую ему в морду. Он отдергивается назад и предупреждающе рычит на меня.

– Пожалуйста, – прошу я. – Найди его.

Бут садится и чихает. Хавьер тихо ругается по-испански – наверное, он думает, что я не понимаю значения этих слов, – но потом наклоняется и гладит пса, приговаривая:

– Извини, дружище, ты не виноват.

Вид у Бута по-прежнему недоумевающий, но вдруг он настораживает уши, словно собравшись с мыслями, потом вскакивает, гавкает и перемахивает изгородь одним прыжком, да так, что у него остается в запасе не менее шести дюймов. У Хавьера отвисает челюсть.

– Ты не знал, что он вот так может перепрыгнуть через ограду? – спрашиваю я.

– Нет, черт побери.

Хавьер отпирает ворота и выходит на подъездную дорожку, где Бут деловито нюхает гравий, отпихивая носом камешки и поднимая облачка пыли, делает круг по дорожке, затем бегом кидается вниз с холма. Хавьер бежит за ним, я бросаюсь следом, догоняю и держусь вровень, благодаря про себя маму за то, что та вытаскивала меня на все эти пробежки вокруг Стиллхауз-Лейк. Бежать по гравию нелегко, но мы не замедляем бег, пока Бут не останавливается примерно на половине пути от хижины к основной дороге. Здесь гравий истончается, переходя в грязь, в основном уже подсохшую. Бут выписывает восьмерку, нюхая землю, возвращается в ту же точку и садится. Смотрит на нас с некоторой жалостью: «Глупые люди».

Я первая замечаю следы на грязной обочине под деревьями. Узор подошвы мне знаком. Это кеды, которые носит Коннор.

Бросаюсь в лес, едва слыша, как Хавьер кричит мне вслед: «Подожди, Ланни!» – потому что мне страшно, мне ужасно страшно, что Коннор удрал или, еще того хуже, что с ним что-то случилось, что он заблудился, упал, потерял сознание или…

Сначала я вижу лицо Коннора. Он смотрит назад, в сторону хижины, и послеполуденный свет, проникающий сквозь ветки деревьев, падает прямо на него. Вид у него грустный, задумчивый и, может быть, слегка виноватый. Коннор просто стоит на одном месте. Потому поворачивается, смотрит на меня и говорит:

– Ланни…

Я не слушаю. Резко останавливаюсь перед ним, хватаю его за плечи и трясу так, словно хочу вытрясти из него всю дурь. И только тогда замечаю, что он плачет. Плачет.

Я прекращаю его трясти и обнимаю. Хотя я всегда была выше его, мне кажется, брат никогда не был таким маленьким и хрупким.

Он просто опускается на землю, и я вместе с ним, и мы стоим на коленях, обнимая друг друга. Раскачиваемся взад-вперед, не говоря ни слова. Я даже не знаю, может ли кто-нибудь из нас сейчас говорить. Случилось что-то ужасно неправильное, и я даже не знаю, что именно. И боюсь узнать.

Коннор протягивает мне свой телефон. Руки у меня трясутся. Мама никогда не забывала отключить интернет-функции и поставить на телефоны «родительский контроль», прежде чем отдать их нам, но я не особо удивляюсь, обнаружив, что Коннор сумел обойти это – должно быть, сумел, потому что на экране крутится какое-то видео, и оно заканчивается как раз в тот момент, когда я беру телефон.

– Что это? – Я слышу, как позади меня возникает Хавьер, а Бут скулит и лезет под руку Коннору, пытаясь лизнуть моего брата в лицо. Я сглатываю и отстраняюсь. Вместо меня Коннор теперь обнимает пса, как будто ему нужно за кого-то держаться. – Ты хочешь, чтобы я это посмотрела?

Он молча кивает. Я нажимаю кнопку воспроизведения.

И когда вижу то, что показано в этой записи, мир меняется. Навсегда.

Когда мы приземляемся в Уичито, уже наступает вечер и солнце склоняется к горизонту. Холодно, ветер несет предчувствие близкого снега, хотя небо все еще чистое. Я помню такую погоду: она означала, что нужно купить побольше дров для камина и соли для посыпки ступенек и «переобуть» машину в зимнюю резину. Едва выхожу из самолета «Ривард-Люкс», у меня возникает ощущение, будто я брежу или ненароком оказалась совсем в другом отрезке своей жизни. От запаха здешнего воздуха у меня кружится голова.

Мой телефон жужжит. На время полета я отключала его, и он только что подцепился к новой роуминговой сети. Проверяю его и вижу эсэмэску, гласящую: 911.

Она от Ланни.

Еще там обнаруживается голосовое сообщение от Хавьера, но я не трачу времени на то, чтобы выслушать его. Останавливаюсь прямо на бетоне полосы, в двух шагах от самолета, и набираю номер дочери. Меня подташнивает, и я испытываю прилив ложного облегчения, когда слышу, как она говорит:

– Алло?

– Солнышко, что не так? – спрашиваю я. В ответ – тишина. – Ты меня слышишь? Ланни? Алло!

– Ты сука, – заявляет она и прерывает звонок. Мгновенно. Я решаю, что нас разъединили, а потом мне в голову приходят куда худшие вещи. Это совсем на нее не похоже. Она говорила холодно. Зло. По-другому. И она никогда не называла меня так. Никогда.

Сэм, спускающийся по трапу, замедляет шаг, потому что видит выражение моего лица. Мы лишились той близости, которая была между нами до того, как мы поднялись на лифте в Башню из Слоновой Кости, но он, похоже, не может не встревожиться.

– Что такое? – спрашивает он. – Дети?

Я снова звоню. Ланни принимает звонок, но не говорит ничего. Я слышу шум, как будто телефон передают кому-то другому, а потом голос Хавьера произносит:

– Гвен?

– О, слава богу, у вас все в порядке? Я получила сообщение, а Ланни…