Как сетует сегодня Химичев, ему очень хотелось, чтобы Татьяна родила ребенка, но она на это не пошла. Впрочем, то же самое было и в предыдущих ее браках. Как скажет много позже сама актриса: „Я совершила тяжкий грех, не родив тех, которые так или иначе обозначались. А было их достаточно много. Не родила лишь потому, что дети помешали бы моей профессии. А главное, я наверняка закрепостила бы их своей любовью и сделала бы их жизнь сущим адом…“

В 1981 году Т. Дорониной было присвоено звание народной артистки СССР.

В самом начале 80-х распался брак актрисы с Химичевым. По его словам:

„В наших отношениях доминировала Таня. Меня это всегда держало в напряжении. Скорее всего я был не в состоянии обеспечить ей ни душевный комфорт, ни профессиональный масштаб… „Оторваться“ было трудно. Когда на очередном спектакле, в котором мы вместе играли, в момент поклона она шепнула: „Зайди ко мне“, — я подумал, что грозит очередное примирение. А когда вошел, она со всей прямолинейностью и откровенностью (поскольку мы не виделись в тот период месяца два или три — я уезжал на съемки) сказала: „Боречка, я замуж выхожу“. „Ну вот и все, наконец-то мы сможем расстаться“, — подумал я…“

Очередным мужем Дорониной стал человек, не имеющий никакого отношения к миру искусства, — руководитель одного из внешнеэкономических объединений, занимавшихся строительством за рубежом, Роберт Тахненко. Их знакомство началось с того, что Роберт по просьбе своих друзей пришел в Театр Маяковского, чтобы помочь Дорониной в строительстве дачного домика в садоводческом товариществе „Актер“. Далее послушаем самого Роберта:

„Никакого волнения, что иду к самой Дорониной, не было. Интерес к ней проявился, только когда услышал, как она решает хозяйственно-бытовые вопросы: я увидел руководителя, способного очень неординарно мыслить. Забегая вперед, скажу, что позднее я часто ловил себя на мысли: почему она не министр культуры? Это была бы вторая Фурцева…

Татьяна прекрасная хозяйка, умеет вкусно готовить — так же, как и я. У нас никогда не возникало проблем, кому убирать, кому готовить, кому мыть посуду. У кого было свободное время, тот и готовил.

Я привозил Татьяну из театра в двенадцатом часу ночи. Сам шел на боковую, а она обычно до четырех утра сидела с книгами. Утром я уходил, не тревожа ее, а встречались мы снова вечером — в театре. На личную жизнь у нас времени тоже хватало: и целовались, и прочее… Вместе ездили отдыхать в санатории, дома отдыха.

Для меня Татьяна есть воплощение женственности: добрая, заботливая жена, в тембре голоса и ласках которой я растворялся, как сахар в чае.

Но случались и времена, когда она могла, как говорят актеры, „выдержать паузу“. Причем „выдержать“ так, что мне легче было бы услышать бранные слова…

После нашего развода в газетах писали, что я сбежал от Татьяны в Данию „по причине ее несносного характера“. Это не так. Мы решили расстаться, когда поняли, что вместе нам стало уже неинтересно, что мы уже не получаем друг от друга ничего нового. Не было ни битья посуды, ни скандалов. Мы разошлись спокойно, продолжая уважать друг друга…“

В 1985 году Доронина снялась в своем последнем советском фильме — „Валенин и Валентина“, где сыграла роль матери Валентины.

Ближе к середине 80-х заметно осложнились отношения между главным режиссером Театра имени Маяковского А. Гончаровым и Дорониной. К тому времени творческий интерес режиссера к приме заметно упал, теперь его все больше интересовала другая актриса театра, в последнее время все громче заявлявшая о себе, — Наталья Гундарева (в Театр Маяковского они с Дорониной пришли в один год). В 1984 году конфликт достиг своей крайней точки — после очередного скандала с примой Гончаров не пришел на премьеру спектакля, где она играла главную роль. Вскоре после этого Доронина приняла решение уйти из Театра имени Маяковского. Ее вновь поманил к себе МХАТ.

Второе пришествие Дорониной в Художественный театр было для нее весьма непростым. Часть коллектива выступила резко против ее возвращения, памятуя о том, какие страсти разгорались в театре вокруг ее имени всего лишь тринадцать лет назад. Поэтому голосование по поводу возвращения актрисы в МХАТ превратилось в настоящее поле битвы. Но сторонники нашей героини все-таки победили, хотя и с небольшим перевесом — было подано 17 голосов „за“ и 14 „против“.

Первым спектаклем Дорониной после возвращения на сцену МХАТа оказалась „Скамейка“ А. Гельмана. Чуть раньше этого актрисе удалось осуществить две премьеры на „нейтральной“ территории: в театре „Сфера“ она сыграла композицию по „Живи и помни“ В. Распутина и в Театре эстрады — пьесу своего бывшего супруга Э. Радзинского „Приятная женщина с цветком и окнами на север“.

В отличие от прошлых лет, тогдашнее поведение Дорониной внутри коллектива отличали необыкновенные кротость и послушание. Ушли в прошлое скандалы и интриги, которые всегда сопутствовали этой талантливой актрисе. Мир и покой установились и в ее личной жизни. Она вышла замуж за экономиста-международника, выпускника МГИМО. Казалось, что теперь ничто не сможет нарушить этой идиллии. Однако судьбе было угодно повернуть все по-иному.

В 1987 году встал вопрос о разделении МХАТа на два коллектива. Доронина выступила резко против этого, считая, что такое разделение погубит великий некогда театр. С ней согласилась определенная часть артистов, которые вскоре и создали оппозицию тем своим коллегам, которые сплотились вокруг Олега Ефремова. Однако сохранить единый МХАТ так и не удалось. Тогдашний министр культуры СССР Захаров издал приказ за номером 383, официально утвердивший раздвоение театра. На театральной карте России появилось два коллектива — МХАТ имени Чехова и МХАТ имени Горького. Художественным руководителем и главным режиссером последнего (в свое время она окончила Высшие режиссерские курсы) стала Доронина. Труппа этого театра получила здание на улице Москвина.

Между тем относительно спокойная жизнь Дорониной на этом и закончилась. В 1988 году на нее и ее театр начался откровенный „накат“ в так называемой демократической печати. Все мы помним то время, когда любое несогласие с точкой зрения журнала „Огонек“ или газеты „Московские новости“ воспринималось как вражеская провокация. Любимым вопросом тогда был такой: „Вы за демократию или против?“ Однако, что такое демократия, мало кто понимал. Доходило до абсурда. Ругаешь Сталина — демократ. Хвалишь — враг демократии. Вот на таком уровне велась полемика.

Дорониной хватило смелости поставить на сцене своего театра пьесу о Сталине „Батум“ (и это в те годы!), и ее тут же назвали „сталинисткой“. Критики вдоволь потоптались на этой теме, хотя спектакль был поставлен всего лишь три раза — Доронина лично сняла его с репертуара по художественным соображениям. Однако про это демократическая печать широкой публике не сообщила.

Тогда же ушла из жизни замечательная актриса МХАТа имени Горького Георгиевская. Умерла она в полном одиночестве в собственной квартире, и в течение нескольких дней никто из ее коллег по театру о ней не вспомнил. В одной из центральных газет была напечатана огромная статья об этом происшествии, в которой Доронину обвинили в бессердечии, жестокости, безразличии к сотоварищам-актерам. Между тем в дни, когда умерла Георгиевская, Доронина находилась в творческой командировке в Финляндии и помочь покойной ничем не могла. Однако про эту поездку ни одна из тогдашних газет читателей не уведомила, в результате вслед за эпитетом „сталинистка“ за Дорониной закрепился еще один — „жестокий человек“. Сама актриса на все эти выпады тогда заявила: „Меня столько лет лупили в печати — без малого три десятилетия! Доронина ведь притча во языцех, о ней можно написать любую чепуху — поверят!“