видения того, что критическая теория и практика могут производить и артикулировать. Фестиваль ElectroSmog не мог похвастаться большой офлайн– и онлайн-аудиторией. Возможно, он был слишком концептуален при недостатке сфокусированности – или же, как часто бывает, на несколько лет или даже десятилетий опередил свое время. При этом мы слишком поздно осознали, сколько электричества в таких случаях потребляют компьютеры и в особенности дата-центры. Забавно, для наследия фестиваля оказалось крайне важным использование его веб-архива. Также повсюду мы видим серьезный рост Skype-презентаций в ходе публичных дебатов, что стало возможным благодаря ширине полос и росту скорости передачи. Хотя заметное публичное использование таких инструментов для коммуникации в реальном времени, как Google Hangout и periscope.tv до сих пор остается ограниченным.

Глубокая политика локативных медиа и RFID-протоколов

Художники, активисты и программисты проводят креативные интервенции в технополитику будущего, используя локативные медиа и целый сонм различных технологий и устройств: от геотегов до смартфонов и интернета вещей (он же внутренняя архитектура RFID-чипов). Пока что больше всего беспокойства вызывает политика вокруг цифровых «следов» данных, порожденных путешествующими объектами. Канадский исследователь и медиахудожник Марк Тютерс говорит о переходе от простых функциональных возможностей отслеживающих технологий к их художественному (неправильному) использованию [250]. Изначально локативные медиа определялись просто как технологии, основанные на GPS, которые игриво перепридумывали город в более или менее ситуационистской повестке. Такие проекты в дальнейшем взяли на вооружение Wi-Fi и приложения для смартфонов. Тютерс воспринимает понятие отслеживаемости буквально: что если товары будут рассказывать об условиях труда при их производстве? Цель Тютерса – радикализировать программу движения за «коллаборативное потребление», которое продвигали Клэй Ширки и другие. Несомненно, «облако» проектов в новых медиа, которые Тютерс осмысляет и теоретизирует, является частью «пространственного» поворота в исследовании медиа, когда городская среда становится «электронно осознанной» и перестает быть просто грубым, ржавым и ностальгическим постиндустриальным фоном для игровой и киноиндустрии.

В отличие от довольно экспериментальной, открытой и квазисубверсивной повестки «локативных медиа» и работающих с ними художников, у RFID-чипов с самого начала был негативный имидж Большого брата. Требуется немало воображения, чтобы радикально размышлять об этих крошечных чипах, посылающих неизвестные сообщения при помощи частного кода и закрытого железа (closed hardware). В разговорах об RFID подчеркивается нечеловеческое «объектное» измерение в духе Латура, которое отслеживает автоматизированные потоки товаров, помещенных внутри комплексных логистических систем. Гентский исследователь Роб ван Краненбург является одним из самых подкованных исследователей и активистов в этой области. В 2008 году наш Институт сетевых культур опубликовал его отчет об интернете вещей [251]. С тех пор ван Краненбург устраивал различные интервенции в огромный бюрократический аппарат Евросоюза, занятый разработкой промышленных стандартов и форм управления. Одним из результатов его усилий стал совет по интернету вещей: «научный и консультационный центр, акселератор и центр прогнозирования». Согласно ее описанию, эта инициатива представляет собой «свободную группу профессионалов с разными идеями и мнениями насчет интернета вещей». Будучи чем-то средним между сетью и научным центром, она может быть обозначена как типичный пример организованной сети. Работу этих меняющихся объединений экспертов, бюрократов, политиков и любителей можно, следуя за Алексом Гэллоуэем, определить как «протокологическую» [252]. В конечном счете, все эти старания должны быть направлены на создание открытого железа и опенсорс-продуктов. Реальные желания и мотивации активистов-программистов лежат именно в этой области.

Интернет вещей как обобщающий термин для RFID-меток становится частью более широкого тренда на радикальную интеграцию материальных и виртуальных аспектов (вспомните о 3D-принтерах или голливудских фильмах вроде «Приключений Тинтина»). Активисты и хакеры с трудом усваивают урок о том, что если хочешь обратиться к политике смартфонов, то недостаточно просто применять и реализовывать открытые стандарты – такой подход необходим и на уровне железа. Недостаточно «получить разрешение» на создание «приложения», которое сначала должно быть одобрено Apple, Microsoft или Google. Все три кита используют крайне ограничительные критерии. Первый смартфон на основе свободного софта или открытого кода еще предстоит создать. Будет ли этот свободный и открытый телефон также использовать шифрование? [253] И что если пользователи экспериментальной сети Bricolabs приступят к созданию на опенсорсе дронов для использования гражданами? [254]

Есть два основных способа осмысления интернета вещей. Первый – через реактивную систему идей и знаний, в которой интернет вещей является слоем цифровой коннективности поверх существующей инфраструктуры. Интернет вещей таким образом выглядит как легко управляемый ряд инноваций в инфраструктуре, сервисах, приложениях и управленческих инструментах, который сходится в одной точке. Как и в случае транзита от гигантских мейнфреймов IBM к интернету на персональных компьютерах, в данном случае подразумевается, что какие-то компании канут в лету, но на их месте вырастут новые. Все это произойдет внутри существующих структур управления, бизнес-моделей и валютных рынков. Как и другие примеры из управленческого мира, эта «реактивная» модель функционирует на основе наработок Всемирной встречи на высшем уровне по вопросам информационного общества (World Summit on the Information Society) и «многостороннего» подхода в духе ICANN, то есть с тремя основными группами акторов: гражданами и пользователями, индустрией, малым и средним бизнесом и юридическим уровнем управления.

Второй способ изучения интернета вещей – это проактивный ассамбляж идей и моделей, в котором интернет вещей рассматривается как крайне подрывная конвергенция, с которой можно будет справиться только при помощи новых инструментов. Здесь речь идет о смене действующих определений данных и шума, начиная с уровня системы снабжения, что приведет к тому, что в социальных сетях можно будет делиться критически важными ресурсами типа электроэнергии. В этой схеме потоки данных интернета вещей породят новые организации, которые вберут в себя различные характерные черты всех трех акторов, перечисленных выше. Таким образом, больше не будет «пользователей» с их единственной заботой в виде обеспечения «приватности», так как за счет новых инструментов приватность окажется распределенной. Строго говоря, в этом концептуальном пространстве «реактивные» интересы всех трех упомянутых групп намеренно перемешаны. Понятия приватности, безопасности, собственности, риска и угрозы находят свое выражение в «этической» модели принудительно реляционного поведения. Что будет с приватностью, когда больше нельзя будет разделить конфиденциальность и систему безопасности?

Интернет вещей облегчит совместное использование критически важных сервисов, предоставляя частным лицам и группам громадные наборы собранных открытыми сенсорами данных и параллельно размывая понятие «объекта» на уровне логистики. В данном случае объекты вступают в динамические отношения, которые пока что нельзя предвидеть. Но мы можем, как минимум, обозначить несколько уровней: сети телесной зоны (очки, слуховые аппараты), сети локальной зоны (цифровой дом с системой «умных измерений», единая точка доступа, она же пункт сбора данных),