Оказавшись перед огромным шатром Цезаря, все члены делегации остановились и спешились. Преторианцы увели лошадей кельтов. Цезарь не спешил выходить. Он решил заставить самых знатных и достойных представителей нашего народа ждать его, хотя я отчетливо видел его тень на стене палатки у самого входа, а это значило, что он мог показаться в любое мгновение. Но по каким-то соображениям Цезарь решил заставить всех томиться в ожидании.

Наконец проконсул вышел из шатра в сопровождении легата Лабиэна и двенадцати одетых в кроваво-красные тоги ликторов проконсула. Легионеры тут же подняли вверх правую руку.

— Приветствуем тебя, Цезарь! — слышалось со всех сторон. Раз за разом знаменосцы поднимали вверх флаги и древки с прикрепленными к ним изображениями орла. Легионеры ударяли гладиусами по своим выкрашенным в красный цвет щитам. Лязг оружия и приветственные крики, издаваемые шестью тысячами легионеров, действительно впечатляли. Казалось, что это звуки несокрушимой военной машины, победить которую невозможно. Цезарь ответил на приветствие лишь довольной ухмылкой и с пренебрежением взглянул на кельтов. Сейчас, когда он был не на коне, этот великий полководец казался мне еще более низкорослым, худым и тщедушным. Мне даже показалось, что стоит к нему прикоснуться, и он разобьется, рассыпавшись на сотни осколков. Нет, вряд ли кто-нибудь решился бы назвать Цезаря воином, к которому можно проникнуться симпатией, едва взглянув на него. Недобрая улыбка, застывшая на его лице, заставляла насторожиться. Это была улыбка человека, который нисколько не сомневался в своих интеллектуальных способностях и без тени сомнения или страха упорно преследовал свои личные цели, которые перед ним ставили его непомерный эгоизм и честолюбие. В глазах Цезаря я прочел безразличие, непреклонность и беспощадность, заставившие меня содрогнуться. Он явно не принадлежал к тому типу людей, которые согласятся вести диалог, чтобы найти решение, приемлемое для обеих сторон. Этот человек стремился добиться успеха любой ценой. Цезарю нужна была безоговорочная победа.

— Я Гай Юлий Цезарь, проконсул провинции Нарбонская Галлия. Моя тетка Юлия по материнской линии происходит из рода царей, а по линии отца является отпрыском бессмертных богов. Потому что Марии ведут свое происхождение от четвертого царя Рима Анция Мария и по праву носят прозвище Рекс[30]. Вот из какого рода моя мать. Юлии же происходят от самой Венеры. Именно к этому клану и принадлежит моя семья. А это значит, что в жилах всего нашего рода течет кровь царей, которые являются самыми могущественными среди смертных, и священная кровь богов, которые вершат судьбы не только простых смертных, но и самих царей.

Рассказ о своем славном роде Цезарь сопровождал театральными жестами.

Проконсул взглянул на Лабиэна, очевидно, давая ему знак. Легат в свою очередь кивнул мне. Раз уж я согласился быть переводчиком Цезаря, мне не оставалось ничего другого, кроме как начать отрабатывать обещанные мне в качестве награды два серебряных динара. Кельтская делегация слушала переводимую мною речь Цезаря, которая, судя по их лицам, не произвела на моих соплеменников никакого впечатления. Закончив, я кивнул Лабиэну, и Цезарь продолжил:

— Кельты! Говорите! Рим слушает.

Я тут же перевел сказанное Цезарем, даже не взглянув на Лабиэна.

Первым взял слово Наммей. В отличие от Цезаря каждый раз, когда вождь кельтов хотел, чтобы я перевел его слова, он замолкал и взглядом давал понять, что мне следует приступать к выполнению своих обязанностей. Конечно же, Наммей тоже не мог упустить предоставившуюся возможность сыграть на публику и начал свою речь с перечисления всех своих славных предков и их великих подвигов. Хотя я совершенно не испытывал симпатии к римскому проконсулу, мне почему-то хотелось произвести на него впечатление. Возможно, в моих жилах заиграла кровь кельтов, которые больше всего на свете ценят славу, почет и всеобщее признание, но, к собственному удивлению, я вдруг осознал что мнение моих соплеменников меня совершенно не интересовало — мне хотелось заслужить уважение Гая Юлия Цезаря.

Наконец Наммей перешел к изложению сути той проблемы, которая заставила его сегодня начать переговоры с римлянами:

— Я, Наммей, князь гельветов. Мой народ дал мне право говорить от его имени. Три года назад гельветы приняли решение переселиться в края на побережье Атлантикуса, которые принадлежат дружественному нам племени сантонов. Тогда аллоброги разрешили нам пройти по их землям, которые сейчас принадлежат римлянам и являются их провинцией. Проконсул, мы обещаем, что пересекая вверенную тебе территорию, мы не станем разорять поля и нападать на селения. Другой возможности добраться в те края, где нас с распростертыми объятиями встретят сантоны, у нас, к сожалению, нет. Вот почему мы вынуждены просить тебя великодушно разрешить нам пройти через твою провинцию. У нас достаточно припасов, чтобы добраться до самого Атлантикуса, а значит, мы никому не будем в тягость. Чтобы доказать наши миролюбивые намерения, мы готовы предоставить в качестве залога золотые украшения и слитки.

В ответ Цезарь лишь слегка кивнул головой. Сначала он со скучающим видом посмотрел на кельтов, которые прибыли, чтобы вести переговоры, затем перевел взгляд на меня. Когда Цезарь начал говорить, его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций.

— Князь Наммей, я принял к сведению просьбу твоего народа, о которой ты меня известил. Я должен тщательно обдумать все возможные последствия вашего замысла. На иды[31] вновь обратись ко мне с тем же прошением. Тогда я дам тебе свой ответ. Это будет ответ римского сената и народа Рима.

Произнеся эти слова, Цезарь развернулся и вновь исчез в своем огромном шатре. По лагерю римлян прокатился заунывный звук тубы, больше напоминающий стон испускающего дух вола, чем звук созданного человеком музыкального инструмента.

— Наммей, — спросил я князя, — ты разрешишь мне переправиться с вами через реку и вернуться на кельтскую землю?

Я говорил на диалекте гельветов, поэтому меня не смог бы понять ни один римлянин. Вместо Наммея ответил друид Веруклетий:

— Корисиос, в эти смутные времена ты можешь оказать своему народу неоценимую услугу. Оставайся здесь до тех пор, пока мы не придем вновь. Будь терпеливым, Корисиос, потому что зачастую деяния богов кажутся нам на первый взгляд совершенно бессмысленными. И лишь гораздо позже мы понимаем всю мудрость и сложный замысел, на которых они были основаны.

Я молча кивнул друиду. Ради своего народа я был готов провести в Генаве еще восемь дней.

Преторианцы привели лошадей, на которых приехали наши вожди и друиды, и делегация кельтов направилась к главному выезду из лагеря.

Лабиэн подошел ко мне и протянул два серебряных денария.

— Приходи завтра на это же место, когда начнется седьмой час.

Это значило, что мне следовало явиться в лагерь около полудня.