По другому пункту Луи тоже был прав, только Ник бы назвал свое отношение к Делейни не помешательством, а острым интересом. Но в отличие от того, что говорил Луи, Ник не собирался заниматься с Делейни сексом. Возможно, ему не удастся контролировать реакции своего тела, но он был совершенно уверен, что уж поступки-то свои он контролировать сможет.

Про него много чего говорят. Часть из этого правда, часть – нет. И ему это по большому счету безразлично. Но не Делейни. Ей сплетни причинят боль.

Ник снова приложился к бутылке и посмотрел в окно на озеро, в котором отражались звезды. Он не хотел, чтобы Делейни Шоу пострадала. И поэтому ему нужно держаться от нее подальше.

В доме зазвонил телефон. Ник подумал, надолго ли у матери хватит терпения ждать. Он знал, что она хочет обсудить с ним сплетни, считая, будто у нее есть некие материнские права на его жизнь. Луи не так сильно возражал против постоянного вмешательства в его дела, как Ник. Луи называл это любовью. Возможно, он был прав, но Ник хорошо помнил, что в детстве мать иногда обнимала его так крепко, что он едва мог вздохнуть.

Он поставил пиво на край ванны и глубже погрузился в горячую воду. Его мать не любила водить машину в темноте, поэтому ее приезда можно было не опасаться. А утром он позвонит ей и закроет тему.

Гвен, наверное, уже в пятый раз за последний час набирала номер телефона дочери.

– Наверное, Делейни положила трубку рядом с телефоном.

Макс прошел по толстому обюссонскому ковру и остановился за спиной у Гвен. Он взял из ее руки телефонную трубку и положил на рычаг.

– Если и так, то у нее, видимо, есть на то причины. – Он помассировал плечи Гвен. – Ты очень напряжена.

Гвен вздохнула и склонила голову набок. Ее мягкие белокурые волосы коснулись пальцев Макса, он ощутил легкий аромат роз.

– Меня беспокоят последние слухи про Делейни и Ника… он испортит жизнь моей дочери.

– Она справится с Ником.

– Ты не понимаешь. Он всю жизнь ее ненавидел.

Макс помнил день, когда Ник ворвался в его кабинет. Он был в ярости, однако у Макса не сложилось впечатления, что он держит зло на Делейни.

– Твоя дочь – взрослая женщина, она способна сама о себе позаботиться.

Макс положил руки на талию Гвен и привлек ее к себе. При каждой их встрече всегда происходило одно и то же. Гвен суетилась из-за Делейни, а ему хотелось ощущать себя ее любовником. После смерти Генри он виделся с ней довольно часто и несколько раз получал наслаждение в ее постели. Она была красивой женщиной, и ей было что предложить мужчине. Но Макса раздражало, что она целиком поглощена делами дочери.

– Как? Устроив скандал?

– Это ей самой решать. Ты свое дело сделала, ты ее вырастила. Теперь отпусти ее, иначе опять потеряешь.

Гвен взглянула на него, и Макс прочел в ее глазах страх.

– Я боюсь, что Делейни от меня уедет. Раньше я думала, что она не возвращается домой из-за Генри, но теперь я уже в этом не уверена. Несколько лет назад, когда она жила в Денвере, я приезжала ее навестить, и Делейни сказала, что в ее детские годы я всегда принимала сторону Генри. Она считает, что я ее не защищала. Конечно, я бы встала на ее сторону, если бы Генри не был прав. Но ведь ей действительно нужно было хорошо учиться и поступить в колледж, а не бегать по городу как сорванец. – Гвен помолчала и глубоко вздохнула. – Делейни упрямая и очень злопамятная. Я знаю, в июне она уедет и больше не вернется.

– Возможно.

– Но она не может уехать! Почему Генри не заставил ее остаться на больший срок?

Макс опустил руки.

– Он хотел, но я его отговорил. Судья мог бы опротестовать завещание, если бы он установил больший срок.

Гвен подошла к камину, ухватилась за полку и посмотрела на отражение Макса в зеркале.

– Он должен был что-нибудь предпринять.

Генри сделал все, что мог, чтобы и из могилы управлять судьбами людей, с которыми был связан при жизни. Он подошел к самой грани того, что на судебном языке называется «разумными и справедливыми ограничениями». Вся эта ситуация вызывала у Макса неприятие, и его тревожило, что Гвен поддерживает манипуляции покойного мужа.

– Делейни нужно остаться в городе, она должна наконец повзрослеть.

Макс посмотрел на Гвен: прекрасные голубые глаза, надутые губки, безупречная белая кожа, волосы цвета жженого сахара. В нем шевельнулось желание. Он подумал, что, возможно, Гвен просто нужно переключить мысли на что-то другое, и обнял ее, чтобы дать ей это самое другое.

Утром Ник не позвонил матери. В семь утра она сама позвонила в его дверь.

Бенита Аллегрецца положила сумочку на белую мраморную полку и посмотрела на сына. По-видимому, Ник считает, что может ее избегать, но ведь она его мать. Она дала ему жизнь и потому имеет право поднять его с постели. И совсем не важно, что ему тридцать три года и он живет отдельно.

Ник натянул потертые джинсы и черный свитер, но остался босиком. Бенита нахмурилась, подумав, что Ник вполне мог бы позволить себе одеваться и получше, но он никогда особенно о себе не заботился. Он не ел вовремя, проводил время с женщинами легкого поведения. Возможно, Ник считал, что мать не знает о его женщинах, но она знала.

– Почему ты не можешь просто держаться подальше от этой neska izugarri?

– Не знаю, какие сплетни ты слышала, но у меня с Делейни ничего не было.

Спросонья голос у Ника был хриплый. Он помог матери снять пальто и повесил его в шкаф.

«По-видимому, он к тому же считает, что может водить меня за нос», – подумала Бенита. Она проследовала за сыном в кухню и стала смотреть, как он достает из буфета две кружки.

– Тогда почему ты там оказался?

Ник наполнил обе чашки кофе и только после этого ответил:

– Я ставил новые замки в ее салоне красоты.

Бенита взяла чашку и посмотрела на сына. Он стоял возле кухонного стола с таким видом, будто в том салоне красоты ничего не произошло. Но она-то знала, что это не так. Бенита знала, что чем меньше Ник говорит, тем больше он оставляет недосказанным. Иногда из него просто невозможно что-нибудь вытянуть. И он уже давно такой.

– То же самое мне сказал твой брат. Но почему эта девчонка не могла нанять слесаря, как делают все нормальные люди? Зачем ей понадобился именно ты?

– Я сам предложил ей сменить замки. – Ник прислонился к столу и пожал плечами: – Все это дело выеденного яйца не стоит.

– Как ты можешь так говорить? Об этом судачит весь город! Ты прятался от меня и не отвечал на телефонные звонки!

Ник нахмурился, его брови сошлись на переносице.

– Я от тебя не прятался.