Прятался, и в этом виновата Делейни Шоу. С того дня как она вернулась в Трули, жизнь Ника сильно осложнилась.

До того как Генри женился на Гвен, Бенита могла говорить всем и самой себе, что Генри игнорирует Ника потому что не желает иметь детей. Но после его женитьбы все знали, что это не так. Генри не нужны были не дети в принципе, а конкретно Ник. Он одаривал вниманием и любовью падчерицу, но отвергал родного сына.

До появления в жизни Генри Делейни Бенита могла посадить Ника на колени, обнять, поцеловать, осушить слезы. После появления Делейни ни слез, ни объятий больше не было. В ее сыне не осталось нежности. В объятиях матери Ник деревенел и говорил, что он слишком большой, чтобы его целовала мать. За боль, причиненную сыну, Бенита винила Генри, но Делейни стала в ее глазах живым символом предательства и отторжения. Делейни получала от Генри все, что должно было достаться Нику, но ей этого было мало. Она стала для Бениты и ее сына источником неприятностей.

Делейни всегда умела выставить Ника в дурном свете. Как в тот раз, когда он бросил в нее снежком. Ему, конечно, не следовало этого делать, но Бенита почему-то была уверена, что «та девчонка» сама что-то натворила. Однако школьное начальство ее даже не расспросило. Всю вину за инцидент повесили на Ника.

А потом был тот ужасный случай, когда по городу поползли отвратительные слухи, будто Ник воспользовался Делейни. С тех пор прошло десять лет, но Бенита до сих пор точно не знала, что произошло в ту ночь. Она знала – в том, что касается женщин, Ник далеко не святой, но была совершенно уверена, что Ник не взял бы у Делейни ничего, что она бы сама не была готова ему отдать. Но потом она трусливо упорхнула и избежала сплетен, а расплачиваться за все пришлось Нику. И слухи, будто Ник воспользовался той девчонкой, еще не были самым худшим.

Бенита посмотрела на высокого красивого мужчину, своего сына. Оба ее сына добились успеха самостоятельно. Им никто ничего не принес на блюдечке, и Бенита ими очень гордилась. Но Ник… Ник всегда нуждался в том, чтобы она за ним присматривала, хотя сам он так не считал.

Теперь Бените больше всего хотелось, чтобы Ник остепенился, нашел себе порядочную молодую католичку, обвенчался бы с ней в церкви и был счастлив. Ей не казалось, что она хочет слишком многого. Ведь если Ник женится, всякие распутные женщины, особенно эта Делейни Шоу, перестанут за ним бегать.

– Даже если бы у тебя с той девчонкой что-нибудь произошло, сомневаюсь, что ты бы рассказал об этом матери.

Ник взял чашку и отпил кофе.

– Вот что я тебе скажу, мама. Если что-то и произошло, больше оно не повторится.

– Ты обещаешь?

Ник улыбнулся – улыбка призвана была успокоить мать.

– Конечно, Ата.

Но Бенита не могла быть спокойной – только не теперь, когда эта девчонка вернулась в город и снова поползли слухи.

Делейни надеялась на везение – вдруг каким-то чудом миссис Вон ее не разглядела тогда.

Однако когда у дверей салона она увидела Ваннетту Ван Дамм, то в мгновение поняла, что чуда не произошло и на везение рассчитывать не приходится.

Ваннетта, прихрамывая, вошла в салон, гулко стуча серебристыми ходунками – динь-бум, динь-бум, – и тут же спросила:

– Это произошло здесь?

Делейни было страшновато спрашивать о том, что и так было яснее ясного, но любопытство взяло верх.

– Что произошло?

Она приняла у старухи пальто и повесила на вешалку в небольшом вестибюле.

Ваннетта показала на стойку рядом с кассой:

– Это здесь вы сидели с мальчишкой Аллегрецца, когда Лаверн увидела, как вы… ну, ты понимаешь.

У Делейни ком подкатил к горлу.

– Что?

– Ну, это… баловались, – шепотом сказала старуха. Ком в горле Делейни упал в желудок, а брови поползли вверх.

– Баловались?

– Ну, занимались этим самым.

– Этим самым? – Делейни показала на стойку. – Здесь?

– Так Лаверн рассказала вчера нам всем, когда мы играли в бинго в церкви на Седьмой улице, ну, знаешь, Иисуса Спасителя.

Делейни подошла к креслу для клиентов и плюхнулась в него. Щеки у нее горели, в ушах начался звон. Она знала, что пойдут сплетни, но не представляла, что все будет настолько плохо.

– Бинго? В церкви Иисуса Спасителя? – В ее голосе послышались истеричные нотки. – О Господи!

Можно было бы догадаться. Все, что связано с Ником, всегда бывало плохо, но на этот раз Делейни даже не могла свалить вину на него. Не он расстегнул свою рубашку – это сделала она.

Ваннетта подошла к Делейни. Динь-бум, динь-бум.

– Так это правда?

– Нет!

– А-а…

Казалось, Ваннетта была разочарована.

– Этот младший баск красавчик. Хотя репутация у него ужасная, я бы сама перед ним не устояла.

Делейни приложила ладонь ко лбу и глубоко вздохнула.

– Он сущий дьявол, Ваннетта, держитесь от него подальше, а то можете однажды проснуться и узнать, что стали объектом ужасных слухов.

Делейни подумала, что мать ее убьет.

– Обычно по утрам я просто радуюсь, что вообще проснулась. И в моем возрасте вряд ли эти слухи показались бы мне такими уж ужасными. – Она проковыляла в глубину салона. – Ты сможешь меня сегодня принять?

– Что? Вы хотите сделать укладку?

– Конечно. Не притащилась же я в такую даль только затем, чтобы поговорить.

Делейни поднялась и прошла к мойке. Она помогла миссис Ван Дамм устроиться в кресле и поставила поблизости ее ходунки.

– Сколько человек играли в бинго? – спросила она, боясь услышать ответ.

– Человек шестьдесят.

Шестьдесят! Они расскажут еще шестидесяти, и сплетня распространится со скоростью степного пожара!

– Может, мне лучше покончить с собой? – пробормотала Делейни.

По сравнению с возможной реакцией матери смерть казалась ей сейчас неплохим выходом.

– Ты будешь мыть мне голову тем шампунем, который очень хорошо пахнет?

– Да.

Делейни обернула шею Ваннетты полотенцем и наклонила ее голову над раковиной мойки. Включила воду и рукой попробовала ее температуру. Весь предыдущий день она пряталась в своей квартире как в норе. После того, что произошло между нею и Ником, она чувствовала себя как избитая – и физически, и морально. Больше всего ее смущала собственная несдержанность.

Она вымыла волосы Ваннетты шампунем, ополоснула их с кондиционером и помогла пожилой женщине пересесть в кресло перед зеркалом.