– Можете привести пример?

– Охотно. Женщина, приходившая сюда, та, что родила ему ребенка…

– Милла Мадсен.

– Точно. Она. Я очень настойчиво предостерегал ее от каких-либо отношений с этим человеком. Навещать осужденных – хорошая идея, заключенным идут на пользу разговоры с кем-то, кроме сотрудников тюрьмы и других заключенных. Но волонтеры, к сожалению, не профессионалы.

Педер Расмуссен манипулировал ею с самого начала. Сначала играл в противостояние. Долго отказывался с ней встречаться. Не отвечал на письма, пока она не прислала их три или четыре. Притворялся закрытым. И в конце концов заставил ее поверить, что ей удалось то, что не удавалось никому. Пробиться сквозь стену.

– Глубоководный морской черт, – сказал психолог.

Фредрик услышал, как он поднялся со стула, выйдя из-за своего абсолютно голого письменного стола, подошел и встал рядом с ним у окна. Психолог протянул ему постановление суда. Документ, подтверждавший, что тайна о неразглашении снята в связи с государственной безопасностью.

– Мадсен думала, что это он пленник. Но это было не так. Он ее сделал пленницей. Знаете… психологи тоже попадаются в эту ловушку. Хоть мы и обучены. А причина этого в том, что мы придерживаемся того убеждения, что во всех людях живет что-то хорошее.

– Глубоководный морской черт? – повторил Фредрик.

– Знаете, такая уродливая рыба с огромными зубами и светящимся кончиком зонда, торчащего из лба.

– И?

– Так действуют люди вроде Педера Расмуссена. Они плавают на такой глубине, где мало кто из нас бывал. И если мы заблудимся и попадем туда, нас приманит свет.

Никто из охранников не обратил внимания на фотографию, которую Милла Мадсен передала Расмуссену. Такая старомодная фотография на паспорт. Она, наверное, подумала, что так сможет находиться рядом с ним в камере.

– Знаете, что он сделал с фотографией? Он свернул ее и дрочил. Не глядя на нее, как делают подростки, а физически на нее. Он повторял это четыре-пять раз ежедневно, а пока лежал там в перерывах, откусывал маленькие кусочки от писем, которые она ему посылала, пережевывал их в кашу и выплевывал массу на свернутую фотографию. И клал все это на радиатор. Постепенно все это затвердело. Застыло в бугристый, острый… предмет. Видимо это как-то связано с белками в сперме, бумажной массой и химикалиями на фотобумаге, все вместе среагировало. Во время драки с другим заключенным он выдернул это орудие из-за пояса брюк и воткнул тому в глазное яблоко.

– Ну и ну.

– Вот-вот. Вот на такой глубине плавает Педер Расмуссен. Он обладает острым умом и совершенно сумасшедший.

И все же для него открылись высокие ворота из кирпичной тюрьмы. Его, держа за руку, проводили до стальной двери в заборе с колючей проволокой, отдали пластиковый пакет с одеждой, кошельком и ключами, которые были при нем, когда он поступил в учреждение, и выпустили на свободу. На свободу, в общество обычных, добропорядочных людей.

– Почему? Он же едва отсидел свой минимальный срок.

Психолог покачал головой.

– Меня удивляет, что вы еще не знаете этого.

– В смысле?

– Знаете, на что в тюрьме Педер Расмуссен тратил большую часть своего времени? – Психолог не стал дожидаться ответа. – На свое уголовное дело. Он раздобыл материалы по расследованию. Все документы, представленные в суде. Записи свидетельских показаний, фотографии, газетные статьи. Он вел списки имен. Это было его манией. Во время наших с ним бесед… я задавал вопрос, хотелось ли ему отомстить. Тогда он замолкал до окончания приема.

Рассказывая, психолог вздыхал и качал головой.

– Педера Расмуссена выпустили против воли как судебного психиатра, так и моей. Но вскоре он начал новую жизнь. Завел семью… не знаю, какое было основание для его досрочного освобождения. Но оно было ошибочным.

– Полицию предупредили о том, что его отпустили?

– Вы знали, – сказал психолог.

Он рассказал, что Фредрик не первый, кто проявил интерес к Расмуссену.

– Микаэль Морениус? – спросил Фредрик.

– Да. Он был здесь несколько раз. Но того не обманешь. Я это понял по нему. Морениус раскусил, что за тип этот Расмуссен.

Психолог почесал в затылке.

– Но был еще один. Никогда не приходил лично, но звонил мне много раз. По большей части из-за… в общем, он интересовался, как дела у Расмуссена. Я не мог сказать многого, он же был моим пациентом на тот момент. Как же его звали…

Сердце екнуло в груди Фредрика. Он знал, кто это был.

– Андреас Фигерас.

– Точно! Фигерас, да.

– Когда он звонил в последний раз?

– Я звонил ему. Когда Расмуссена выпустили. Я не знаю, имел ли Расмуссен намерение отомстить, когда его выпустили. Но у меня сложилось такое впечатление. Поэтому я позвонил Фигерасу и предупредил его. Это не моя обязанность, но я все же сделал это. По велению совести.

Андреас. Который утверждал, что понятия не имел, что Педер Расмуссен разгуливает на свободе.

Тюрьма Ила и учреждение превентивного наказания располагались в глубине леса, который называют Айксмарка. Это совсем недалеко от стрельбища, где были они с Андреасом, так как Фредрик услышал грохот выстрелов по пути от будки охраны до автобусной остановки.

Здесь немецкие оккупанты построили концлагерь Грини. Здесь испытали на себе всю жестокость нацизма девятнадцать тысяч семьсот восемьдесят восемь человек, большинство из которых норвежцы. Прямо около остановки высился мемориал. Проход к нему был расчищен от снега, и вид изогнутых столбов из грубого бетона и мелких камней заставил Фредрика тяжело вздохнуть. На верхушках столбов частично сохранились керамические изоляторы, между которыми во время существования лагеря была натянута колючая проволока под напряжением. Надпись на памятнике в центре мемориала между столбами звучала как горькая ирония: «Свобода и жизнь неразделимы». Не очень-то воодушевляет подонков, сидящих за стальным забором вот там, на вершине холма.

В автобусе Фредрик оказался один. Сел сзади, и когда автобус тронулся по заснеженным просторам, Фредрик достал телефон из внутреннего кармана и отыскал номер российского посольства.

– Я звоню из Концертного зала Осло, – сказал он, наблюдая в окно за пробирающимися по снегу лыжниками.

– Чем я могу вам помочь?

В голосе женщины на том конце сквозило нетерпение.

– Я звоню по поводу билета на концерт Lawrence Power, исполняющих «Ромео и Джульетту» Сергея Прокофьева. Он зарезервирован на имя военного атташе Федора Ларинова?

Иногда она смотрела на людей и представляла, как бы они выглядели мертвыми. Иссушенные раком до костей, отскобленные химиотерапией до гладкости и одновременно раздутые кортизоном как воздушный рис.