– В каком смысле?

– Ни о каком мужчине никогда не было речи. Он был… – она сделала формальный голос, словно читала свидетельство о рождении. – … отец: неизвестен.

«Кому неизвестен?» – удивленно подумал Фредрик.

Кафа звякнула чайной чашкой.

– Что насчет сына? – спросила она.

– Вы знаете, как его называла фру Борх? Когда он был непослушным? – Бальтерцен понизила голос, – Каин. – и прикрыла рот рукой. – Это же как-то… не очень красиво.

Да. Можно и так сказать. Называть своего сына именем старшего из детей Адама и Евы. Именем братоубийцы.

У Кафы завибрировал телефон. Она посмотрела на него, поставила чашку на пол и дала понять, что ей надо выйти.

– Каин… – сказала она быстро. – А что с Авелем?

– Да, что с Авелем? – отозвалась учительница танцев. – Меня тоже это интересовало.

Кафа исчезла в коридоре.

– Она всегда такая? – спросила Бальтерцен, грациозным движением поднимая с пола чашку Кафы. – Взвинченная?

– Да, – ответил Андреас.

– Нет, – ответил Фредрик.

Эва Борх переехала в Холменколлен в тот год, когда Синдре пошел в третий класс. За пару лет до того, как Бальтерцен сняла у них жилье, как следовало из ее рассказа. Она не знала, где они жили раньше. Мать мальчика нечасто бывала дома, она очень много работала, и Ингеборг стала няней для Синдре.

– Когда позволяла спина, у меня на все хватало времени. Но я смогла выдержать не более полугода. Он был очень непростым ребенком.

И чтобы подчеркнуть свою мысль, она скорчила гримасу. К Эве приходили попрактиковаться множество гувернанток. Некоторые чересчур добрые, другие слишком строгие, одни аккуратные, другие неряшливые. Но Синдре Борх оказался крайне трудным для них для всех. Он не был прямо-таки злым. Она бы так не сказала. Просто рассеянным. Пустоголовым, грубым и неосмотрительным.

– Ну, как и большинство детей, – вставил Фредрик.

– Нет, – резко возразила она. – Он не был как большинство детей. Он изматывал мать своими выходками. Все эти ночи, когда он просто исчезал и днями не возвращался. Поездки в травмпункт. Полиция у дверей в любое время суток. В конце концов ее сердце сказало «стоп».

Под аккомпанемент Селин Дион. Ne Partez Pas Sans Moi. Фредрик понятия не имел, почему вспомнил эту мелодию. Не уезжай без меня. Почему учительнице танцев запомнилось именно это? Фредрик внимательно посмотрел на нее. Вполне себе дама. Но что он упустил в ее рассказе?

– Как они называют это, гиперактивный?

– СДВГ[30], я думаю, – сказал Фредрик.

Из Синдре так ничего и не вышло. Ни в школе. Ни дома. Операция от лопоухости тоже не помогла. Сдались логопеды, тренеры по теннису и учитель фортепьяно.

– Сто девятнадцать, – прошептала Ингеборг Бальтерцен. – Они измерили его ай-кью, когда он поступал на военную службу. Он не был глуп.

Но никакой военной службы у мальчика, конечно, не вышло. Гашиш в моче, попытка самоубийства и в целом слабые оценки положили этому конец.

– Он получил свой первый тюремный срок за несколько недель до смерти матери. С тех пор я его больше не видела.

– Даже на похоронах?

– Да.

Фредрик и Андреас по очереди пожали ее жилистую руку и попрощались. Кафа уже сидела в машине. На коленях у нее был ноутбук, и она казалась очень возбужденной.

– Звонили из отдела поддержания порядка, – сказала она, пока Андреас заводил мотор. – Помните Лин? Карточку на цветах в машине Каина?

– Да.

– Несколько дней назад патруль подобрал женщину, бежавшую вдоль Моссевейен. Проститутку. Она была едва одета и мало что говорила, но из нее вытянули, что ее зовут Лин. Так, по крайней мере, она себя назвала. Они отвезли ее в приют.

Кафа повернула ноутбук, чтобы Фредрик с Андреасом смогли посмотреть.

– Я говорила с приютом. Она исчезла оттуда через пару дней. Но поглядите сюда, – сказала она, указав на сайт с фотографией молодой азиатской девушки.

На ней была короткая черная юбка. Белая, доверху застегнутая рубашка, под которой просвечивались молочно-белые груди. Вариант школьной формы, в котором ни один отец не захотел бы видеть свою дочь. У нее были тоненькие косички, и она сидела, широко расставив ноги, на белом диване, с обеих сторон обложенная красными подушками в форме сердца. Голова наклонена вперед и взгляд слегка поднят. Смущенная улыбка. Под фото телефонный номер. И имя. Лин.

– Номер зарегистрирован по адресу на Рейхвейнсгате.

Эта квартира, должно быть, была одной из самых маленьких из тех, что есть в столетних домах в Рюселекка, в нескольких шагах от Дворцового парка. Андреас вернулся в участок. В застоявшемся воздухе парила пыль. В гостиной Кафа и Фредрик узнали тот самый белый диван с фотографии с подушками в форме сердец. Под журнальным столиком из пары ярко-белых кроссовок торчали розовые хлопковые носки, а на подоконнике сидели безмолвные фарфоровые куклы и смотрели на них. Другой жизни тут не было.

Пузырьки с парфюмом между кукол напомнили Фредрику о чувстве, которое у него вспыхнуло, когда консьерж только открыл дверь. Аромат духов молодой девушки, абрикоса и ванили, похожий на тот, каким пару лет назад пользовалась его дочь София. И еще один, более резкий запах. Солено-кислый запах женской плоти.

– Тут стоит сумка, – раздался голос Кафы из крошечной спальни. Фредрик подошел и встал в дверях. На полу лежал перьевой матрас, а стены были обклеены вырезками из туристических каталогов и газетных статей о Таиланде.

Кафа расстегнула молнию на сумке. В ней лежала одежда. Обувь, несколько предметов туалета и красный паспорт с тиснением Гаруды, солнечного орла. Мифологического существа, которое, согласно учению буддистов, может лететь быстро, как мысль. В паспорте лежала тонкая стопка тысячных купюр. И фотография девочки лет десяти.

– Никаких билетов, – протянула Кафа, – Но у нее явно были планы.

– И мечты, – пробормотал Фредрик и прошел обратно к окну в гостиной.

Некоторое время он просто стоял и смотрел в окно. Пожелтевшие листья кленов вмерзли в сугробы по обочинам расчищенной улицы. Он думал о жившей здесь девушке. О пляжах, пальмах и кишащей жизни Бангкока. Подобно Гаруде Лин стремилась к своим путешествиям со скоростью мысли. Подобно листьям она крепко примерзла здесь.

Философские размышления Фредрика прервал стук в дверь. Снаружи стояла молодая женщина с кольцом в носу. Гладко зачесанные волосы покрашены в серый цвет, что по непонятным Фредрику причинам теперь считалось модным. В руках у нее была картонная коробка.