– С тобой все в порядке? – спросил Куинн, поднявшись из-за стола, на котором оставил составленный для Гриффина список.

Аннабел открыла глаза и посмотрела на него.

– Сколько женщин в том списке?

Куинн взял список, пересек комнату и протянул листок Аннабел. У нее едва заметно дрожали пальцы, когда она взяла его.

Аннабел взглянула на список. Всего пять имен. Пять любовниц за два года. У нее было три любовника за последние одиннадцать лет. Черт, за всю жизнь у нее было всего три любовника, причем только одного из них стоило брать в расчет – это был ее жених, которого она действительно любила. Возникшее где-то глубоко внутри нервное хихиканье вдруг прорвалось безудержным смехом.

– Аннабел… милая…

– Ты не должен мне ничего объяснять. Ты и так достаточно честен со мной, и я ценю это. – С трудом справившись с собой, Аннабел вернула Куинну список. Сцепив руки на коленях и уставившись на них, она старалась не встретиться с ним взглядом. – Я хочу отплатить тебе тем же. Ты должен знать кое-что обо мне. – Аннабел остановилась, собираясь с духом. – Я ненавижу себя за то, что увлеклась тобой. Ты не тот человек, с которым мне хотелось бы вступить в связь. Даже несмотря на то что я верю в твою невиновность, полностью я не доверяю тебе. Ты мог бы с легкостью разбить мне сердце.

Куинн присел рядом с ней на корточки и схватил ее за руки:

– Посмотри на меня, милая.

Аннабел заставила себя поднять глаза. Их взгляды встретились, и она стиснула зубы, чтобы не разрыдаться. Ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы Куинн обнял ее, поклялся, что ей нечего бояться. Что его чувства к ней особые и не имеют ничего общего с тем, что он испытывал к другим женщинам.

– Ты права. Я мог бы разбить тебе сердце. Но я не стану делать этого. – Он горько усмехнулся. – Ты не представляешь, как я хочу тебя. Но я хотел многих женщин и имел почти всех, кого хотел.

– Ты снова пытаешься отговорить меня?

– Да, я хочу убедить тебя со всех ног бежать от меня.

Войдя в комнату, Гриффин Пауэлл кашлянул. Куинн выпустил руки Аннабел и поднялся навстречу Гриффину.

– Джадд ждет у телефона, он хочет поговорить с вами, – сказал детектив.

– Вы не проводите Аннабел до ее номера, пока я буду говорить с Джаддом?

– Конечно.

Как только Куинн скрылся в спальне Гриффина и закрыл за собой дверь, Аннабел поднялась с дивана.

– Вы ведь сделаете все возможное, чтобы помочь Куинну, правда? – спросила она.

– Вы говорите так, будто выходите из игры, покидаете его.

– Так и есть. Я вынуждена уехать. – Аннабел последовала за направившимся к двери Гриффином.

– Вы возвращаетесь домой, в Миссисипи? – спросил тот, открывая перед ней дверь.

– Да, как только мне позволят забрать тело Лулу, я отвезу ее домой, к дяде Луису. Он должен лично убедиться, что похороны проведены должным образом и Лулу погребена на семейном кладбище.

– А после похорон вы вернетесь в Мемфис?

– Если в этом будет необходимость, то вернусь. Но мне хотелось бы, чтобы, пока я отсутствую, вы поддерживали со мной связь. Я хочу знать обо всем, что вам удастся выяснить насчет убийства Лулу. И рассчитываю, что вы сделаете все возможное для доказательства невиновности Куинна, и не важно, сколько это будет стоить.

Он столько лет просил Бога помочь ему стереть из памяти ужасные картины прошлого. Но понял, что невозможно избавиться от преследовавших его во сне и наяву кошмаров. Не было способа положить конец не только его, но и ее страданиям. Ведь невыносимо страдал не только он, но и она. Она по-своему любила его, хотя и проявляла иезуитскую жестокость. Разве не так?

Ее голос звучал у него в голове. Он закрыл руками уши, пытаясь отгородиться от обличающих слов. Но бесполезно. Он был обречен оживлять в памяти картины своего мучительного детства снова и снова.

– Не прячься от меня, чертенок!

Он лежал под своей кроватью, уткнувшись носом в пол и затаив дыхание. Может быть, она уйдет, если лежать тихо и не выдавать себя.

«Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы она оставила меня в покое».

Ее любимую пепельницу он разбил случайно. Протирал ее влажной тряпкой после того, как вытряхнул пепел и окурки. Он не знал, как это случилось. Вроде бы только что держал ее – и вдруг она выскользнула из пальцев.

Она услышала звук разбившегося стекла, когда пепельница ударилась об пол, и вскочила из-за стола, за которым сидела с банкой пива.

– Что ты там опять натворил, тупой недоносок?

Он взглянул на нее, увидел сверкавшие яростью светло-карие глаза и, не думая о последствиях, бросился вон из кухни в свою комнату.

В его голове все еще стоял звон разбивающегося стекла. Этот звук повторялся снова и снова, как надоедливый музыкальный фон, который он не мог отключить.

– Я думала, ты придумаешь что-нибудь более разумное, чем прятаться от меня, – крикнула она ему вдогонку. – Ты ведь знаешь, что когда я найду тебя, то накажу вдвойне. За то, что разбил мою любимую пепельницу, и за то, что убежал и спрятался.

Распластавшись на холодном полу, стараясь не дышать, он слушал, как она в ярости крушила все в его комнате.

– Так, где же ты прячешься?

Он не видел ее лица, но знал, что она улыбается. У него не укладывалось в голове, как она могла радоваться, причиняя ему боль. Когда она направилась к кровати, он крепко стиснул зубы. «Нет, пожалуйста, не надо. Не делай мне снова больно!» Она встала на колени и заглянула под кровать, и его сердце забилось так сильно, что казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Он отодвинулся к самой стене, подальше от нее. Она была такой большой, а он таким маленьким. Вся власть была в ее руках. Он так старался быть хорошим, доказать, что любит ее, но ей всегда чего-то не хватало.

– Если мне придется лезть туда и вытаскивать тебя, ты пожалеешь.

Он оцепенел от страха.

Она легла на живот и протиснулась под кровать ровно настолько, чтобы дотянуться до его ноги. Едва она коснулась его, как он намочил в штаны.

Теперь она накажет его и за это.

Она вытащила его из-под кровати, поднялась на ноги и, со злостью уставившись на него, нависла над ним угрожающей громадой.

– Почему ты это делаешь? – с наигранным недоумением спросила она. – Почему ты не можешь вести себя хорошо?

Он открыл рот, чтобы сказать, что старался, очень старался вести себя хорошо, но слова застряли у него в горле.