Кроме царапин и ушиба бедра, к которому тут же был приложен лед, у меня ничего не нашлось. Счастливчик. Мог бы сейчас лежать в прозекторской под простынкой. А так только синяк на пол ноги.

Начался отходняк. В ногах появилась слабость, задрожали руки. Я заторможенно, придерживая полотенце с льдом, прошел на кухню. Аня копалась в ящиках:

— Андрюш, а у нас ничего и нет. Ни коньяка, ни водки. Валерьянки и той нет.

— Ну да... сапожник без сапог, — я вытер лицо рукой. — Обычное дело. Валерьянку бы выжрал кот, коньяк — гости. Переживем.

— Я бы сейчас и у Пилипчук заняла. Ну не отказала бы она в такой ситуации!

Я схватил невесту за руку.

— Ань, соседка тоже... того.

— Что того?

— Преставилась

Я попытался вспомнить классификацию Ильфа и Петрова. Что там говорил Безенчук Ипполиту Матвеевичу? Крупный мужчина — дает дуба или играет в ящик. Торговый вроде приказывает долго жить. Незначительная персона — протягивает ноги. А старушки? Точно:

— Отдала Богу душу.

— Вот это новость... — пробормотала Анечка.

Тут зазвонил телефон. Я дернулся было, но тут же боль в бедре усадила меня обратно.

— Здравствуйте... Да, дома Андрей Николаевич... Сейчас позову, одну секунду... — Аня протянула мне трубку и шепотом сказала: — Какой-то Евгений Иванович тебя.

Глава 15

Я — лауреат. Международной медицинской премии имени Роберта Коха. Эту новость мне сообщил лично Чазов, которому позвонили из советского посольства в ФРГ. Её дали на нас двоих с Морозовым за выдающееся открытие в области микробиологии, дальше шла длинная цитата, которую Чазов мне явно зачитывал по бумажке, а я вот не потрудился записать или запомнить. Евгений Иванович непривычно долго меня поздравлял, пел дифирамбы. Мимоходом сообщил, что лично возглавит делегацию, которая отправится в ФРГ на вручение премии. Оно и понятно — часть исследований бактерии проводилась в ЦКБ, и Институту Питания придется поделиться лаврами.

Аня во время разговора ушла в ванную, и я продолжил уже без нее. Потому что честь сообщать Морозову о победе выпала мне, до него не дозвонились. Я набрал домашний номер, долго слушал гудки, переваривая и укладывая в голове новости. Не было ни гроша, и вдруг алтын. Буквально три часа назад я отсткребал людей от бетонного пола и накладывал шины, а сейчас уже собираюсь в Германию зачитывать приветственную речь в смокинге. Или там полагается фрак? Черт, это же придется немецкий учить... Хотя зачем? Лезет же всякая дурь в голову.

Наконец, трубку подняли, Морозова позвали к телефону.

— Игорь Александрович, это Панов. Открывайте шампанское!

— Дали?!

— На двоих, вручения через две недели во Франкфурте-на-Майне. Чазов звонил лично сообщить.

Морозов был рад. Морозов был счастлив. Я услышал, как он подзывает жену, делится с ней новостями. А я вот решил попридержать коней и Ане пока ничего не говорить. Вот будут билеты, визы, тогда скажу. Иначе можно сесть в лужу. А ну как после польских событий коварные штатовцы решат подложить какую-нибудь свинью? Тем более на премию этого года, как сообщил Чазов, нацеливался американский микробиолог Раймонд Эриксон. За исследования вируса саркомы Рауса. В пролете оказался не только американец, но и его соавтор — швейцарец Франц Эш. Выходит мы перешли дорогу серьезным ученым, за которыми стоят большие исследовательские центры.

Чтобы унять зуд и отвлечься, я заказал телефонный звонок в Орел. Пока Аня плескалась в ванной в полном неведении, мы мило пообщались с мамой, я узнал все последние новости, сплетни, к телефону был даже допущен отчим, который изъявил желание опять погостить в Москве. А то прошлый раз не все столичные магазины удалось посетить. Мягко уклонился от этого визита, сказав, что меня ждет длинная командировка, Аня же усердно учится в институте. И ведь нигде не соврал ни полслова!

— Кто звонил? — Аня наконец-то вынырнула на поверхность, не прошло и часа, и теперь сооружала у себя на голове тюрбан из полотенца. Всегда поражался этой врожденной способности женщин. Причем ни длина волос, ни величина полотенца на процесс не влияют — все равно что-нибудь накрутят. Еще и бедрами сыграют так, что во рту пересыхает.

— Да так, по работе, — я попытался свести на нет обсуждение. — В Орел потом звонил, привет тебе передавали...

— Ты врать не умеешь, Панов! Самый главный начальник звонил?

— Самого главного зовут Леонид Ильич, если ты забыла. А Евгений Иванович...

— Чуть поменьше. Чазов,да? Ты челюсть на колени уронил, как его имя услышал! Колись, что там? Немецкая премия?

* * *

Как не хотел утром идти на работу, а пришлось. Тело болело, протестовало. На ноге образовался огромный черный синяк. Прям хоть в травмпункт езжай. Собрал в кулак всю оставшуюся силу воли, сделал себе йодную сеточку и уже приготовился делать завтрак, как выяснил, что заботливая Аннушка перед выходом на учебу сготовила мне омлет. Причем с начинкой из сыра, лука, мелко порезанной колбасы. А еще записку оставила: — Люблю своего лауреата!.

Чего уж там... Приятно. Скрепя сердце поел, собрался на работу. Только вышел на лестничную площадку, а там переезд. В квартиру слева заселяется целая семья. Низенькая, пухленькая женщина таскала коробки, ей помогали два белобрысых реактивных пацана лет восьми, скорее всего, погодки. А вот представительный папаша, очкастый мужичок под сорок пинал балду. Одной рукой переносил цветочки и себя не утруждал. Вторая оказалась привязана к груди.

Я пригляделся к нему — узнал Кузнецова с кафедры психиатрии. Это ему я сдавал экзамены, и на его лекции Давид блистал остроумием с вопросом пациентке про икру пираний.

— Панов?

Преподаватель меня тоже узнал, подал левую руку.

— Семен Александрович, — я осторожно пожал ладонь. Новый сосед был явно травмирован, но я никак не мог понять чем. Кривился при каждом движении.

— Будем теперь рядом жить, — препод вымученно улыбнулся, представил меня своей жене, Зое Петровне и сыновьям.

Я спросил:

— Упали где-то неудачно?

— Уж лучше бы так, — криво улыбнулся Кузнецов. — Я в Кащенко подрабатываю на полставки....

— Пациент? — догадался я — Напал?

Вопрос не праздный. Старые доктора, помнящие традиции, считают своим долгом беседовать с больными у себя в кабинете. Они еще не испорчены нормативом двадцать четыре головы на ставку, бесконечными историями, актами, выписками, эпикризами, запросами, справками, и прочим бумагоделанием. Некоторые