Эди замерла от этого легчайшего прикосновения, не в силах оторвать взгляда от этих серых глаз, которые потемнели и стали дымчатыми.

– Что касается остального, я могу сказать, почему обратил на вас внимание? – И не ожидая ее ответа, продолжил: – Вы смотрели на меня, и в вашем взгляде было столько упорства и решительности, что я был просто обескуражен.

– Как невежливо с моей стороны!

– Это походило на вызов: было ощущение, что меня пронзила стрела. – Он улыбнулся. – Стрела купидона, возможно.

Эди, напротив, нахмурилась, прикусив губу.

– Вы что, флиртуете со мной?

Его взгляд прошелся по ее лицу: открытый и спокойный, – и она почему-то не выдержала и отвела глаза.

– Нет, Эди. Ну или совсем чуть-чуть, хотя и в этом случае я вполне серьезен. Впервые увидев вас, я почувствовал, что вы особенная, не похожая ни на одну из тех, с кем мне приходилось встречаться прежде. В том, как вы смотрели на меня, не было кокетства – ни капли, – но не было и интереса. А что было – не знаю до сих пор.

Она не собиралась идти ему навстречу, как не готова была признать, что взгляд, каким его наградила, был совершенно убийственным и ни о каких стрелах купидона речи не шло.

– Тот человек, каким я был когда-то, любил Африку, потому что этот континент отличает грандиозность во всем: слоны, огромные просторы, закаты, которые окрашивают небо в такие цвета, что дух захватывает. Сейчас я отдаю предпочтение таким простым радостям, как прогулки по саду, где есть великолепный розарий.

Он бросил трость на траву и, сорвав розу, развязал ленты шляпки Эди, не обращая внимания на ее протесты.

Убедившись, что на коротком стебле нет шипов, Стюарт аккуратно вдел розу ей в волосы и, отойдя на шаг, с удовлетворением констатировал:

– Вот так. С ней вы неотразимы.

– Вы говорите это всем, кого намерены соблазнить?

– Это не просто соблазнение. Это ухаживание.

– Не вижу разницы. – Эди вдруг стало весело. – И никогда не видела.

Он не ответил, но когда она снова посмотрела на него, то у нее дыхание перехватило от того, что она увидела в его глазах.

– И не надо: вы заслуживаете и того и другого, и я намерен доказать это на деле.

Что ж, размышлял Стюарт, вполне возможно, стоит поговорить с Эди об ухаживании, но только позже, в ее спальне, когда ее руки займутся его ногой. Стюарт не мог не думать, что соблазнение его привлекает куда больше.

Когда они только начали курс лечения, боль была настолько сильной, что ему пусть и с трудом, но удавалось справиться с возбуждением. А кроме того, ее последующее откровение шокировало его настолько, что держаться, хоть и на грани, все же удавалось. Но сейчас, даже зная, что она побывала в руках другого мужчины, он не мог справиться с вожделением, которое переполняло его, когда она прикасалась к нему. Он старался напомнить себе, что с ней произошло ужасное, но тело отказывалось внимать голосу разума и все эти джентльменские рассуждения не могли укротить зов плоти.

Проблеск надежды он ощутил минувшим днем, целуя ее руку, и еще сегодня утром, когда упоминание о других женщинах вызвало ее ревность, – два свидетельства, что она к нему неравнодушна, как бы ей ни хотелось убедить его в обратном. Но вместе с тем реальность не успевала за его воображением, и он старался напомнить себе, что мечты о том, как разденет ее и коснется губами нежной кожи, так и останутся пока мечтами – до этого еще долгий путь. Легче от этого не становилось, и он мог только заключить, что обожает заниматься самобичеванием.

Когда они перешли ко второй части упражнений и она склонилась над ним, прижимая к полу весом своего тела, он представлял, как они меняются местами и как это восхитительно, и понимал, что должен остановиться или сойдет с ума.

У нее, конечно, и в мыслях не было раздеть его и поцеловать, и в этом главная проблема. Он просто не знал, что с этим делать. Как можно соблазнить женщину в подобных обстоятельствах? Как можно заставить хотеть того, что когда-то причинило боль?

– Вы сегодня такой молчаливый, – заметила Эди, прервав его размышления.

– Просто задумался. – Он вытянул ногу, пошевелил ею, чтобы снять напряжение, а затем согнул, как и полагалось перед третьим упражнением.

Она наклонилась к нему, так что предплечье уперлось ему в спину, пальцами обхватила икру, а грудью прижалась к… Господи, как заставить себя отвлечься от подобных мыслей!

– Что-то не так? Сегодня особенно больно?

– Нет. – Он заморгал, стараясь сосредоточиться на часах, которые держал в руке, но каждая секунда казалась часом. – Просто не хочется разговаривать.

Вздохнув, Стюарт подумал: кто знает, возможно, слова помогут ему продвинуться вперед?

В тот раз, когда поцеловал ей руку, он знал, что ей приятно, но, слишком испуганная, чтобы продлить удовольствие, она сразу же ее убрала. Слова испугали бы ее куда меньше и, возможно, оказались бы более действенными. Нет, не комплименты, что-то иное.

– Тридцать секунд. – И когда она села, закончив упражнение, отложил часы и перевернулся на спину. – Я так мало говорю сегодня, потому что вряд ли мои мысли можно обсуждать с вами.

Он видел, как напряглось ее тело, а ладони уперлись в пол, словно она собралась сбежать.

– Вам очень идет белый цвет – вы восхитительны.

Эди издала возглас, в котором явно слышалось облегчение, и поправила ворот свободного платья, того самого, что было на ней днем раньше, когда они сидели на террасе.

– Портнихи говорят мне то же самое: считают, что белый цвет эффектно подчеркивает оттенок моих волос и кожи.

– Я целиком согласен, но это далеко не все…

Он приподнялся и сел, и она тут же напряглась, намереваясь встать, но он отклонился назад, опираясь на руки, и она снова расслабилась, опустившись на пятки и обхватив колени руками.

– Белый ваш любимый цвет?

– Не совсем. Прежде моим любимым цветом скорее был синий, точнее – все оттенки синего… Но сейчас я предпочитаю белый. Я полюбил его с того самого дня пять лет назад, когда мы вместе сидели на террасе и…

Эди остановила его, а вместе с тем и его надежды:

– Вижу, вам нравится возвращаться к тому дню.

– Это мое любимое воспоминание. Вы были в белом, и я любовался вами, потому что воображал другую картину – вас, распростертую на белых простынях.

В одно мгновение ее щеки стали пунцовыми, пальцы принялись нервно теребить воротник платья.

– Вы не должны так говорить, – прошептала она в испуге. – Это недопустимо.

– Зато честно.

– Вы смущаете меня.

Он выпрямился, но не прикоснулся к ней.

– Тем не менее, Эди, я думаю, этого недостаточно, чтобы бояться меня. Когда вы слышите от меня что-то подобное, вас это возбуждает, я вижу, а я именно этого и добиваюсь.