«Меж тем рука всё далее ползёт,

Вот круглая коленочка… и вот,

Вот — для чего смеётесь вы заране? —

Вот очутилась на двойном кургане…

Блаженная минута!.. Закипел

Мой Александр, склонившись к деве спящей.

Он поцелуй на грудь напечатлел

И стан её обвил рукой дрожащей.

Она прижалась к юноше. Листок

Так жмётся к ветке, бурю ожидая.

Стучало сердце в ней, как молоток,

Уста полураскрытые, пылая,

Шептали что-то. С головы до ног

Она горела. Груди молодые

Как персики являлись наливные

Из-под сорочки… Сашкина рука

По ним бродила медленно, слегка…

Но… есть во мне к стыдливости вниманье —

И целый час я пропущу в молчанье».

А вот «серебряный век» уже не столь стыдлив, и Михаил Кузмин пишет:

«И сладко погрузить клинок

До самой, самой рукоятки!

Вонзить и долго так держать,

Сгорая страстью и отвагой,

Не вынимая, вновь вонзать

И истекать любовной влагой!»

В наше же время все рамки окончательно рухнули. Идут постоянные споры о том, как различать эротику и порнографию. Не только поэты, но и нынешние поэтессы не стесняются в выражениях и изображениях. Нет ни рамок, ни цензуры, ни морали.

Тем приятнее было, когда у Вадима Квашнина среди меланхолично-депрессивных стихов о родине и природе я неожиданно натолкнулся на такие строки:

«Не помню — это был глубокий вечер?

Или сиянье утреннего дня?

Я уронил на трепетные плечи

Свой поцелуй и, медленно войдя

В тебя, дитя восторга и порока,

Сомкнув руками чувственную грудь,

Почувствовал — кончается глубоко

Всё на земле! Но глаз не отвернуть

От глаз остекленело дервеневших,

Порхавших ярко пламенным огнём!

Восторженных, прекрасных, сумасшедших,

Искристых ночью, сумеречных днём.

Нас друг о друга волнами качало.

Я с неуёмной жаждою юнца

Горел, а догорала ты с начала —

С начала, без начала и конца…»

Всего несколько строк, но зато каких! Ёмко, зримо и в то же время целомудренно. В лучших традициях наших классиков. Спасибо, Вадим!

16 ноября 2009 г.

«Богоматерь Воплощение» Николая Бредихина

Повесть Николая Бредихина «Богоматерь Воплощение» оставила меня в некотором недоумении. Для кого она написана? О чём? Я, конечно, не могу говорить за всех авторов, но у меня имеется давнее и твёрдое убеждение, что авторы пишут для читателей, стараются донести до людей какие-то свои мысли. Отсюда и мой вопрос о целевой аудитории обсуждаемой повести.

Сразу оговорюсь, что это не негативный отзыв, а только перечень вопросов, возникших у меня в процессе чтения повести. Верующий христианин эту повесть читать не будет, т. к. для него она — несомненная ересь. Атеисту сюжет — борьба монашеского инока с бесами и даже с самим дьяволом — вряд ли интересен. Язычники никогда не согласятся, что все их боги в подчинении у христианского Сатаны. Так кто же будет сие читать? К кому обращается автор?

Мне, как агностику, было плевать на христианскую ересь и языческие обиды, поэтому я прочёл всё до конца. И, знаете, главный герой, тот самый инок, не вызвал у меня симпатии, скорее наоборот. Ведь он и его сподвижники монахи заняты тем, что буквально огнём и мечом искореняют язычество, жгут идолов, продвигают монастыри на языческие земли. И при этом не брезгуют ничем, даже чёрной магией. Особенно преуспел в этом главный герой. Даже совокупление с бесом он и его монастырский наставник не считают грехом, так как бес — не женщина, а поэтому и блуда никакого нет!

С другой стороны эти бесы, языческие боги и божки, совершенно безобидны! Как звери: ты их не трожь, и они тебя не тронут. Единственное, что они хотят — это чтобы люди, вернее христиане, оставили их в покое, не лезли в их леса и дела.

«Лиса съест зайца. Это плохо. Но зайцев не станет меньше, а лис больше, — говорит Любомила, языческая богиня красоты, иноку. — А когда приходит человек, исчезают и зайцы и лисы. Земля большая, иди, куда хочешь, строй свой монастырь в другом месте. Зачем ты упорно лезешь туда, где тебя не желают видеть и знать».

Но христианский герой тупо прёт на рожон, желает непременно победить бесов и основать монастырь именно на бесовской земле, дабы привести её к истинной святости. При этом он не брезгует ничем, держит Любомилу в неволе, принуждает её к сожительству, а в конце повести путём чёрной магии и при поддержке чудотворных образов Спаса и Богородицы(!) пытается вложить христианскую душу в Любомилу, которую считает бесом и чуть ли ни дитём самого дьявола!

Я прекрасно понимаю Пигмалиона, создавшего Галатею. Понимаю, почему боги вняли его мольбам и вдохнули в статую жизнь. Я понимаю и нашего, языческого мастера, создавшего телесное воплощение Любомилы. Но я совершенно не понимаю христианского инока Фёдора, пытающегося «вложить христианскую душу» в языческую богиню.

Правда, в повести есть одно странное объяснение такому поступку. Не знаю, откуда у автора и его героя убеждение, что любовь возможна только у христиан, а языческие боги и богини этого чувства лишены. Типа — нет души, нет любви. А влюбившийся инок жаждет взаимной любви с годами насилуемой им и рабски эксплуатируемой Любомилой. Почему он решил, что появившаяся у Любомилы душа будет сопровождаться и любовью к нему, многолетнему безжалостному мучителю? Этакий «стокгольмский синдром» по-русски! Но тогда вся борьба героя с бесами и самим дьяволом окончится странным для монашеского инока желанием приобрести себе обычную жену, стать простым мирянином. И совсем уж не понятно, почему он убил вочеловеченную Любомилу?

И, наконец, последний вопрос: почему бесы после убийства иноком Любомилы оставили его в покое и прекратили борьбу не только с ним, но и с монастырём?

2010 г.

«Галактический человек» Николая Бредихина

С сожалением должен констатировать, что роман Николая Бредихина «Галактический человек» — это механическое смешение двух разнородных текстов: шпионско-приключенческого боевика и религиозно-философского трактата. Это именно смесь, а не сплав, что автоматически лишает роман обеих категорий читателей, на которые он рассчитан, а не привлекает их. Религиозно-философские вставки рвут и так весьма неторопливый темп повествования о приключениях главного героя (я буду