Поскольку с детства отличался брезгливостью, то не употреблял горячительного, поэтому, когда «коллеги» были в «отгулах по слабости здоровья», Олег был неизменно готов ко всем услугам – и деньги у него всегда водились. Были у него лишь две слабости – женщины и карточная игра. С первой он, благодаря счастливой внешности и манерам, проблем не имел, а вот вторая периодически подтачивала: играть Перышкин любил, но – то ли по недостатку таланта, то ли пальцы неудачные – чаще проигрывал. Иной раз, увлекшись, спускал больше, чем мог себе позволить. И тогда приходилось позорно прозябать в жесткой экономии.

Тогда-то бес и привел его в зажиточную квартиру с финской сантехникой, французскими выключателями и чешскими люстрами. Хозяйка, пышная, радушная и скучающая, не просто дала жирнее жирного на лапу, но и стала поить кофе, строя глазки. Этот момент тогда не заинтересовал: подруга у Олежки была постоянная; но зачем-то, совершенно автоматически, когда дамочка отвлеклась, он прибрал в карман первое, что под руку подвернулось.

Этот казус был интересен, ведь он даже в детстве не воровал, поскольку всегда и так давали все, что хотелось. Возможно, наверстывал упущенное в зрелом возрасте. Жест был именно детский, без умысла – глянуть, а что будет.

Так ничего и не произошло. Может, хозяйка так и не хватилась пропавшей из ванной аляповатой круглой коробочки, на крышке которой распластался невиданный и потому уродливый цветок. Или, что того вероятнее, давно забыла про нее, уж больно она была заляпанная, эта вещица, в перегородках лежала черная жирная грязюка, как под ногтями неопрятной уборщицы.

Однако знакомый товаровед из комиссионки, которому Олежка показал «безделицу», сделал стойку. Пряча лупу, так и заявил:

– Это ж уникальная штукенция, Олег. То ли таблетница, то ли кокаинница. Чистейшее серебро, клейма французской фирмы Арлимань. Антик без дураков. Рискну предположить, что конец девятнадцатого века. Из какого сундука извлек?

– Толкануть можно? – делано равнодушно осведомился Перышкин, пропуская вопрос мимо ушей, опуская веки, чтобы скрыть огонь в глазах.

– Трудно, – признал ученый друг, – атрибуция, комиссии, то да се. Но знаешь что? Я сам возьму. Как раз у тещеньки юбилей…

И, продолжая что-то бормотать с зятьевской похвальной любовью, выложил на стол свежую, хрустященькую, как булка, пачку в банковской упаковке.

Выйдя от приятеля, Олежка испытал такой прилив счастья, что немедленно купил эскимо и прямо на улице принялся потреблять как раньше – сначала выел середку, потом с особым удовольствием поглотил каждую шоколадную пластинку по отдельности.

Так начал воровать, но аккуратно, с выдумкой и оглядкой. Совершая обходы и прибывая на вызовы, брал на карандаш квартиры, где было чем разжиться. После этого устанавливал наружное наблюдение, устраиваясь с оптикой на лестничных клетках домов напротив. Выяснял режим работы обитателей, в отсутствие таковых без труда вскрывал замки, все примеченное ценное собирал в плотные пакеты. Далее либо просто выносил с озабоченным видом в сторону помойки, либо, если у подъезда дежурили бдительные пенсионерки, спускал добро в мусоропровод, предварительно хорошо упаковав, а потом, переодевшись в подходящую робу, спокойно извлекал добычу. Сбывал в разных местах, от вино-водочных магазинов до комиссионных, в разных районах, рассказывая слезные истории про то, как позарез нужны деньги. Товароведы выдавали деньги тотчас, в аккурат на шестьдесят процентов меньше реальной стоимости. Однако по-настоящему ценные вещицы, если таковые попадались, приносил лишь приятелю-товароведу. Тот ждал его с нетерпением, оценивал, принимал, оформлял квитанции на свою любовницу и аккуратно выплачивал, удерживая для себя процентов тридцать от положенного. Олег не возражал, памятуя древнюю поговорку о том, что вдвое дает тот, кто дает быстро, и что конспирация дорогого стоит. Чуть позже решил, что куда выгоднее «работать» с теми, кто, случись что, сто раз подумает, прежде чем бежать в милицию. Он и философию подвел под это, робингудовскую.

Олег работал один более полутора лет, за это время убедился, что приятная внешность и манеры – отличная ширма. Вообще никому не интересна степень твоего внутреннего гниения: если одет чистенько, гладко выбрит и вытираешь ноги, все будут тобой довольны.

Потом, осмелев, допустил досадную оплошность.

Как-то, улучив момент, заглянул в черную бухгалтерию приятеля-скупщика, справедливо полагая, что тот не только с ним одним «работает». Разжился адреском, другим, третьим. По одному обитал морячок, ходивший в загранку, неженатый, но изо всех рейсов неизменно привозивший разнообразные дефицитные дамские вещи, почему-то разных размеров. По другому проживал заведующий овощной базой, по третьему – завмаг.

Как раз его квартира и обещала многое, в чем убедился Олежка по итогам «наружки»: кругом антикварные «мебеля», хрустальные горки, подписные издания, раззолоченные аки иконы, сами иконы по всей стене, удивительный, огромный, чуть ли не как в кинотеатре, телевизор.

Как раз в обеденный дневной перерыв Перышкин быстро, бесшумно и умело потрошил укладку в шифоньере – породистом, красного дерева, – в которой, помимо тугих пачек наличных, имелись облигации и золотые украшения, как вдруг кто-то за спиной вежливо осведомился:

– И что же это мы тут творим, молодой человек?

Перышкин не смутился. Эту ситуацию он предвидел, неоднократно моделировал и разыгрывал, потому бросил грозно, не поворачиваясь:

– Вы вовремя, товарищ. Обыск с изъятием, – крикнул, точно обращаясь к соратникам, – заканчивайте там. Мальцев! Встань к двери, хозяин прибыл.

И деловито добавил:

– Сейчас завершим опись, подпишете – и пройдем. Можете пока вещи собрать.

Но что-то пошло не так: вместо того, чтобы увять и потащиться складывать бельишко, хозяин, подойдя, четко заломал «милиционеру» руку…

– …Не расстраивайтесь, – с издевательским сочувствием утешал следователь, покусывая усы, – ну в кои-то веки наткнулись на порядочного завмага, свеженазначенного, за которым пока ничегошеньки нет. Обстановочка-то по наследству досталась, от тестя-профессора. А у самого завмага, верите ли, душа – алмаз.

Поскольку доказать удалось только этот эпизод, ущерба значительного не причинено, характеристики адвокат представил блестящие, на зону Олег отправился всего-то на три года. На новом месте освоился быстро, к тому же, поскольку был отменным мастером, немедленно был представлен к делу. Работал он старательно, добросовестно, конфликтов избегал. Единственное, что совершенно не переносил – паразитов в любом виде, в особенности крыс.

Возможно, поэтому и случился конфликт с мужиком, которого звали запросто – Кучей Мусора, просто потому что «батя», начальник ИТЛ, за откровенно ругательные, нецензурные погоняла моментально сплавлял в карцер.