— Так скажем, достоверной информации об этом нет. Официально ты числишься пропавшим без вести. Остался прикрывать отход группы, а капитан Сутолока проявил здравомыслие и не стал в нарушение приказа за тобой возвращаться. Будем надеяться, ещё выйдешь к своим, но пока ничего наверняка сказать нельзя.

У меня аж голова кругом пошла.

— Но зачем⁈ — едва ли не простонал я. — Что за бред?

Всю весёлость и беззаботность Эдуарда Лаврентьевича как рукой сняло.

— Хочешь продолжить общение со следователями РКВД? — жёстко спросил он. — Или думаешь, они о тебе забыли? Чёрта с два! Такой материал подготовили, что не будь я в курсе ситуации, первым бы взялся тебя на предмет связей с иностранными разведками крутить! А что уж тогда о больших начальниках говорить, которые тебя и в глаза не видели?

Я облизнул пересохшие губы и спросил:

— Что же — комиссариат карты вскрыл?

Эдуард Лаврентьевич покачал головой.

— Нет, пока делают акцент на эпизоде с Софьей Карпинской и твоей связи с монархистами из Общества изучения сверхэнергии — там доказательная база железная собрана, свидетельских показаний вагон и маленькая тележка. Ну и под этим соусом заявляют о необходимости прояснения обстоятельств убийства Вдовца и похищения уникального штамма сверхбактерий. Но это они уже не в тебя метят, а пытаются Альберта к этому делу пристегнуть.

— Ситуация! — присвистнул я, не без труда подавив нервную дрожь.

— Если с тобой начнут работать всерьёз, то вытянут всё, никакая ментальная сопротивляемость не поможет. А чего ты не знаешь, то покажешь со слов следователей. И тогда ничего обратно отыграть не получится.

— Хотите сказать, сейчас такая возможность ещё есть?

— Есть. Так что лежи и восстанавливайся, изображай потерю памяти и не болтай. Поступил ты сюда не в себе, по бумагам проходишь безымянным. Нашу беседу я проведу опросом по линии контрразведки. Если у кого-нибудь ещё возникнут вопросы — прикидывайся контуженным.

Прикидываться? Как бы не так! Изображать из себя контуженного не было ровным счётом никакой нужды: при взрыве той злополучной конструкции ударной волной крепенько приложило, да и после собственную скорость погасить не смог. Даже технику закрытой руки не задействовал — если б не сугроб, точно бы костей не сосчитал, ушибами и сотрясением мозга не отделался.

Я открыл левый глаз и зло глянул на контрразведчика.

— А дальше-то что? Новые документы мне выправите и в нелегалы уходить придётся?

— Не кипятись! — потребовал Эдуард Лаврентьевич. — Сейчас мы аккуратно и не раскрывая всех карт доводим информацию по твоей ситуации до ключевых людей, но дело это не быстрое. Как минимум придётся ждать согласования наградных документов по вашей группе.

— Их хоть согласуют?

— Всенепременно. С заданием вы справились наилучшим образом — cчитай, орден у тебя в кармане.

«Лучше не в кармане, а на кителе» — подумал я, вспомнив о «Знаке Почёта», вздохнул и спросил:

— Получается, в случае удачного исхода я просто вспомню, как меня зовут?

— Именно, — подтвердил Эдуард Лаврентьевич. — Ты не скрываешься от вызова на допрос, просто контужен и потерял память.

— А если я оклемаюсь раньше, чем вы всё устроите? Симулировать прикажете?

— Уже приказал! — отрезал контрразведчик и поднялся с табурета. — Ну а если что-то пойдёт не так… Действуй по обстоятельствам, только постарайся никого не убить.

На этой жизнеутверждающей ноте Эдуард Лаврентьевич со мной и распрощался.

Никого не убить получилось… с трудом. Если первые дни я почти не обращал внимания на своё окружение, то по мере восстановления медперсонал и соседи по палате начали раздражать чем дальше, тем сильней. И не просто раздражать, а просто-таки бесить!

Точнее — бесило решительно всё. И в первую очередь злость вызывала собственная слабость. Очень уж неохотно отступали последствия контузии и сотрясения мозга. Впрочем, когда наконец-то случился перелом, легче нисколько не стало. Мне бы либо на фронт, либо в институт, а вместо этого попусту теряю время, умирающего лебедя из себя изображая! И ни сверхспособности толком не задействовать, ни в резонанс не войти.

Только и оставалось, что тихонько лежать на койке и медитировать, прорабатывая внутреннюю энергетику, укрепляя ключевые узлы и повышая эластичность основных каналов, а заодно практиковаться в удержании повышенного потенциала. Тоже дело, даже продвинулся кое в чём, но послужить утешением это, увы, не могло.

На душе было муторно. За раздражением и злостью прятался страх.

Отправиться на фронт или в институт — я бы с радостью, вот только сейчас выбор стоял между больничной палатой и тюремной камерой, и выбор этот зависел отнюдь не от меня. Я — лишь песчинка в жерновах ведомственных интриг. А ну как перемелет?

Действовать по обстоятельствам!

Зараза!

Я и действовал. Ел, спал, медитировал, молчал, а ещё понемногу начинал ненавидеть медработников и других пациентов — просто так, без какой-либо особой на то причины. Паршиво было, вот и всё.

Новости с фронта тоже особо не радовали. Пусть нам и удалось вывести из игры немалую часть вражеских операторов, но именно что — только лишь часть. К тому же под удар попали преимущественно новобранцы, а с подачи Лиги Наций, точнее вертевших тамошними бюрократами кукловодов, к поддержке Суомландии подключились практически все государства Западной и Центральной Латоны. Начались поставки военной техники и боеприпасов, а где-то даже открылись сборные пункты добровольцев. Прибывали в их числе и операторы.

Нельзя сказать, будто наша военная кампания совсем уж забуксовала, но в оборону противника приходилось буквально вгрызаться, а это оборачивалось неминуемыми потерями людей и техники. Мне частенько вспоминался Аркаша, но гнал от себя дурные мысли, уверяя себя, что у товарища всё будет хорошо. Раз уж не уложили наповал сразу — восстановится. Непременно восстановится!

Касательно собственных перспектив я старался не думать и, когда за мной явились сотрудники армейской контрразведки, в самый первый момент сему обстоятельству откровенно обрадовался. Хоть какая-то ясность появится!

Дальше я конечно же напрягся, но в коридоре встретился Эдуард Лаврентьевич, и маятник настроения качнулся в обратном направлении. Нестерпимо захотелось поинтересоваться состоянием дел, едва сдержался, не стал афишировать на людях наше знакомство.

Правильно сделал: из госпиталя меня забрали инкогнито. Официально — для установления личности, на деле… А вот тут ясности не прибавилось.

— Расслабься! — коротко бросил Эдуард Лаврентьевич, пока мы шагали к автомобилю, а после, устроившись рядом со мной на заднем диванчике армейского вездехода, и вовсе не произнёс ни слова.

Да я и сам при водителе