И в тоже время желаю наказать ее за то, что противится мне. Упрямая. Сама ведь безумца из меня делает. Зверя пробуждает, который хочет сожрать ее живьем, содрать жемчужную кожу и обглодать стройное и так манящее тело до костей. И такими темпами однажды он вновь вырвется из моих темных глубин. Соглашусь, после всего пережитого Джансу имеет право испытывать страх, тем более рядом со мной. Но это определенно не то, что мне нужно. Поэтому и терплю все ее выходки. Заслужил.

Интересно, это изменится когда-нибудь? Как быстро стихнут ее ненависть и презрение?

Надеюсь, что скоро. Ведь я намерен обладать ей в полной мере.

Мне сейчас и без того хватает сложностей, а в частности обостренной ситуации с людьми Ибн Аль-Мактума. Вчера ночью они перекрыли нам торговые пути на западной границе и напали на одну мою деревню, в которой мы часто останавливались на отдых после боев.

Убив Ибн Аль-Мактума старшего я развязал войну и прекрасно отдавал себе в этом отчет, когда проткнул жирную тушу, нависшую над той, что принадлежала мне. Поэтому для меня не стало новостью, что его шакалы вынюхивали и следовали за нами по пятам. С того самого дня, как только я забрал свое и увез с чужих земель.

Шакалы Аль-Мактума ждали, когда мои люди останутся без предводителя. А они остались, стоило моей одержимости обернуться против меня и лишить рассудка, ведь я как умалишенный рыскал по пескам в поисках огневолосой девушки. Не мог думать ни о чем, кроме нее. Даже когда нашел, злость от предательства не угасла. Тогда и отправил свой отряд самостоятельно проверять все поселения, в одном из которых их и поджидала засада.

Я понёс большие убытки и не только финансовые: потерял хороших бойцов, рабочих и людей, что кормили и выхаживали нас, когда это требовалось. А сам в то время искал крыс во дворце. Одной из которых оказалась Зарема. Та, что растила меня, заменила мне мать, а теперь всадила мне нож в спину, с легкостью сменив свою верность предательством. Но я знаю, что ей кто-то помогал, и не только Вазира, поэтому казнь — это слишком просто. Я заставлю эту женщину раскаяться во всех грехах, выдать каждого, кто причастен к побегу Джансу. И она сделает то, что я от нее требую, скажет все, что хочу услышать, если не желает последствий для всей своей семьи. А в частности для своей племянницы, жизнь которой я могу превратить в ад.

Но мне пришлось отложить наказание и уехать из дворца, когда из деревни пришло сообщение о нападении, но к тому времени, как я добрался, большая часть моих людей уже была утоплена в песках, пропитанных их же кровью.

Много крови. Много жестокости. Слишком много. И я стал центром всего происходящего, переламывая кости каждому шакалу, не успевшему скрыться от меня или желающему проявить себя в бою со мной. Я знал, чьих рук это дело. Джамал. Его люди. И прежде, чем я голыми руками свернул шею одному из его ублюдков, тот успел прошипеть главные слова:

— Она принадлежит Джамалу.

— Повтори, — рявкнув, схватил его за шиворот и притянул к себе. — Повтори, что ты сказал.

— Верни рыжую шармуту, если не хочешь войны…

Это были последние слова, вылетевшие из его гнилого рта, до того, как он захлебнулся кровью с булькающими звуками.

Джамал знает, кто всадил кинжал в череп его брата. И теперь последствия неизбежны. Потому что я не отдам ее. Это невозможный выбор. Она будет либо моей наградой, либо погибелью. Оба варианта меня устраивают.

— Я не сяду с тобой в одно седло, — язвительный тон Джансу вырывает меня из мыслей.

Посмотрев вниз, в ее колдовские глаза, я встречаюсь с горящим в них вызовом.

— Значит, пойдешь пешком, — дергаю поводья и разворачиваю коня. — Путь неблизкий, все еще хочешь упрямиться?

Она смотрит на меня, ее грудь вздымается от злости и безысходности.

— Я поеду с тобой при одном условии, — заявляет так дерзко, что мой член дергается, — если ты опустишься передо мной на колени, чтобы я смогла встать на твою спину и сесть в седло, не прибегая к помощи твоих грязных рук.

Как только обжигающие, словно удар хлыста, слова вылетают из ее пухлых губ, за жалкое мгновение разливая по моим венам жидкий огонь, она сама пугается моей реакции и уже вовсю борется за свое дыхание.

Запах ее страха и упрямство пробуждают еще большую жажду по ней, отего член твердеет. Она сводит меня с ума.

Издав рык, я резко свисаю на одну сторону и, подхватив ее под мышками, отрываю от земли, а в следующую секунду уже усаживаю впереди себя, осторожно прижимая спиной к своей груди. Дрянь. Ей еще предстоит узнать, что эти грязные руки сделают с ней.

— Я ведь пытаюсь не нарушать своего обещания, — выдыхаю, чтобы продолжить низким шепотом, — но ты вечно меня провоцируешь. — Моя ладонь ползет вверх, сдавливает ее ребра, пока внутри меня крепко обосновывается разрушительное осознание. Черт возьми, я хочу ее. Дико хочу.

— Зато я не нарушу своего, — дергается она, повернув голову ко мне и бросив на меня грозный взгляд исподлобья, — всажу тебе нож в горло при первой же возможности.

Усмехаюсь одними только глазами. Ее смелость умеет удивлять, злить и в тоже время восхищать. Но я лишаю себя этого удовольствия, силой развернув девчонку вперед.

— Советую закрыть рот и думать, прежде чем заговоришь со мной. — Касаюсь губами мочки уха, с трудом удерживаясь от того, чтобы не лизнуть и не прикусить ее. — Любому терпению есть предел.

— Терпению? — снова изворачивается она, упираясь ладонью мне в плечо и отталкивая. — И в чем же оно проявилось?! В том, что ты, не разобравшись, лишил меня самого дорогого, как животное? Или, может, твое терпение проявилось сегодня? Когда ты содрал платье? Только для чего? Откуда вдруг такая забота? Переживаешь, что твои люди недостаточно справились со своей раб… — она взвизгивает, не успевая договорить от моей ожесточившейся на ней хватке, и через мгновение Джансу оказывается полностью развернута в седле лицом ко мне.

— Что ты сказала? — не узнаю собственный голос, переполненный свирепой яростью. — Моих людей? Это их рук дело? Кус-с-с-о-о-ом-а-а-ак! Кто с тобой это сделал? Кто посмел?

Джансу испуганно хлопает глазищами, а когда мои ладони силой вжимаются в ее поясницу,