выводы: они характерны для более умеренных широт и к существованию вместе с ними обычно приспосабливается много различных животных и растений, нигде больше не встречающихся. Мы не видели никаких следов подводных лесов, а между тем в коллекции Ботанического института перед нашим отплытием я сам разглядывал два экземпляра больших растений, найденных в выбросах на берегу. Только гораздо позже, уже вернувшись из экспедиции, я обнаружил свою ошибку: водоросли были собраны на небольшом островке в нескольких тысячах километров от Мирного. Знай мы это тогда, у нас не было бы сомнений, а так мы рассчитывали объездить все острова на шлюпке и осмотреть под водой их прибрежную часть. Подготовили шлюпку и сделали спуск к воде, но через два дня лед подмыло, он рухнул и все пришлось начинать сначала. Да и ясно было, что на погружения со шлюпки особенно рассчитывать не приходится. Был уже конец февраля, делалось холоднее, по ночам регулярно дул холодный стоковый ветер с материка. Выходить в море в такую погоду было рискованно, да и вряд ли нам разрешили бы это: шлюпок, кроме нашей, на станции не было.

Мы надеялись поработать, когда к Мирному подойдет «Обь» или танкер: на них были катера, которыми мы и рассчитывали воспользоваться.

Пока же в море было полно льда и соваться туда не стоило. Мы обрабатывали материал и готовились к отчету, предстояло еще прочитать лекцию для зимовщиков о нашей работе, это поручили Пушкину. Теперь у нас бывало свободное время, и после ужина мы нередко отправлялись погулять. Полярный день уже давно кончился, солнце как раз садилось над морем. В идеально прозрачном воздухе серебрилось море. Айсберги и плавающие льдины горели в лучах заката, облака, окрашенные нежнейшими оттенками серого, красного, розового тонов, поминутно меняли цвет и форму. Но вот солнце заходило, и ледяные горы, вспыхнув напоследок ярчайшим вишневым цветом, сразу становились серо-сиреневыми, море уже не блестело, как ртуть, а моментально делалось мрачным, сине-черным. Но и этот сумрак был весь наполнен тончайшими оттенками сиреневого и пурпурного цветов. Потом в небе появлялись звезды, а часто и полярное сияние, и день уходил.

Сашина лекция, в которой он не только рассказывал о нашей работе, но и показывал собранных животных, была принята очень хорошо. Наступила и моя очередь выступать на научном совете с отчетом, который не встретил возражений и был одобрен. Но, что в тот момент было для нас особенно важно, научный совет все же решил отправить нас в Молодежную самолетом. Главный инженер станции Харитон Григорьевич Буняк еще раз подсчитал загрузку и решил, что самолет сможет взять нас и 200 килограммов нашего груза. Это был для нас самый минимальный минимум, но, хотя с трудом, в него можно было уложиться. По плану вылета на сборы нам оставался всего один день, но теперь, когда появилась увлекательная цель, нас с Женей вновь охватил былой энтузиазм. На следующий день выяснилось, что мы должны либо уменьшить вес нашего груза до 100 килограммов, либо лететь вдвоем. Так как Пушкин был самый тяжелый из нас и вдобавок совсем не рвался лететь, решили, что он и останется в Мирном. Количество спусков, которое мы могли сделать в Молодежной, зависело только от наших запасов сжатого воздуха, а не от того, сколько будет водолазов, так что все проблемы разрешились к общему удовлетворению. Здесь, в Мирном, пора было готовиться к отъезду, и Саша не оставался без работы.

С собой взяли четыре акваланга, накачав их до предельного давления, и большой баллон со сжатым воздухом. При крайней экономии всего этого могло, пожалуй, хватить на пятнадцать погружений. Взяли лишь самое необходимое снаряжение, легкую полиэтиленовую посуду для собранных животных, наиболее ходовые скребки, формалин и спирт. Со всем этим мы рассчитывали получить первые, хотя бы самые приблизительные данные.

Между тем вылет откладывался со дня на день. Наступил март, в Антарктиду уже пришла осень. Днем иногда еще таяло, но по вечерам задувал сильный стоковый ветер с материка, начиналась поземка, низовая метель, становилось холодно. Но здесь бывало тихо хоть днем, а на всем маршруте перелета, протяженностью 2500 километров, погода все не устанавливалась.

Наконец синоптики дали погоду. Рано утром — стоковый ветер еще не прекратился и засыпал все сухим и мелким снегом — мы грузили в самолет наше оборудование и груз экспедиции, ящики с разными запасными деталями. Оставалось погрузить только гусеницу от легкого вездехода, но тут появился первый пилот Вахонин.

— Это еще что за железо, и так машина перегружена сверх нормы, выкиньте его!

— Но Буняк, главный инженер…

— Мне твой Буняк не начальник, выкидывай или вылезай сам!

Выбирать не приходится, гусеница летит на снег. Прогреваемые моторы ревут, поднимая тучи снежной пыли. Радуемся, что Буняк не поехал нас провожать. Задраиваем двери. Рев двигателей усиливается, и, покачиваясь, наш ИЛ-14 выруливает на старт. Быстрее и быстрее бежит назад снег, и вот уже под нами ледяной щит Антарктиды.

Море Космонавтов

Ревут и ревут моторы. Летим невысоко, внизу медленно проплывает ледяной щит, и тут только представляешь себе, какая же она огромная, Антарктида. Бесконечной чередой проходят ледяные заливы, мысы, лед отвесно обрывается к бьющим в него волнам — нигде ни клочка земли, ни одной черной точки, и сколько мы ни летим, вдали все так же поднимается пологий ледяной купол материка. Перелет предстоит долгий, около восьми часов, это примерно соответствует расстоянию от Мурманска до Симферополя, а в иллюминаторы виден только лед, лед и море с плавающими в нем ледяными горами, то белое, покрытое припаем, то серо-свинцовое — и тогда хорошо заметны волны. Устраиваемся в самолете поудобнее, а самолет здесь — не пассажирский лайнер Аэрофлота. Одни садятся на занимающие почти половину кабины дополнительные баки с горючим, другие раскладывают чехлы и рассаживаются на них. В машине тепло, но вентиляции нет, воняет бензином и курить нельзя, поэтому курильщики оккупируют небольшой отсек рядом с пилотской кабиной, там же на газовой плите кипит вода, и мы по очереди заходим туда поболтать и попить чаю. Всего пассажиров восемь человек: уже знакомый читателю Сердюков — он летит принимать только что построенную нефтебазу, мы двое, механики и радисты Молодежной, которые будут там зимовать, и Валера Чудаков, молодой научный сотрудник из гляцио-геофизического отряда. Он должен проверить свою аппаратуру, которая прямо с воздуха измеряет толщину льда под нами. Сразу после взлета выясняется, что приборы бездействуют, и весь остальной путь Валера спит на баке с бензином. Я ему очень завидую: не