Омега был инвалидом с детства. Одна нога с рождения была немного короче другой, а на руках, сведённых вечной судорогой, пальцы остались деформированными даже после выздоровления, по привычке загибаясь внутрь и в сторону. Омеге было сорок лет, и он давно работал бухгалтером, содержа себя и престарелого папу. Папа недавно умер от старости и болезней. Когда омега узнал, что его болезнь можно лечить, то продал почти все и отправился на Сабах в надежде, что искалеченное тело хотя бы перестанет болеть. Он считал себя старым уродцем, который не может быть хоть кому-то интересным, и как мог, старался не отсвечивать перед другими, красивыми людьми.

Ухаживание красивого альфы он вначале воспринял, как насмешку, а потом уверил сам себя, что альфа явный извращенец, у которого стоит на инвалида. Ему даже в голову не приходило, что в глазах влюбленного альфы он был самым красивым, неровная походка была сродни танцу, кривенькие пальцы делали его особенным и неповторимым. Омега не слушал слуг и отмахивался от навязчивых врачей, он не верил, что его могут полюбить. Когда до отлета домой оставались всего сутки, Намир едва не сошел с ума, поняв, что вскоре потеряет свое дыхание. Он бросился к Тиграну, чтобы тот помог ему улететь на Землю, а Ран обратился за помощью к Альби, и в итоге Альби пришлось вмешаться. Ему в самом начале не понравился этот омега. Он посчитал его высокомерным снобом и только потом понял, что это была попытка спрятаться от жалости за маской заносчивости.

У них был долгий и тяжелый разговор, но конечный результат того стоил. Омега согласился остаться в гостях еще на неделю и поговорить с альфой. Просто поговорить… В первый раз они встретились у сухого фонтана и долго молчали, не зная, как начать разговор. А потом у омеги от переживаний свело судорогой пальцы на руке, все же, память тела никто не отменял, а Намир, упав на колени перед ним, стал бережно растирать скрюченные пальцы, наплевав на прохожих и случайных зевак. А потом он поцеловал кривенький мизинчик и попросил прощения за дерзость. И, о чудо, они разговорились.

После этого начались очень красивые ухаживания с цветами и долгими прогулками по внутреннему и внешнему городу. Намир вывозил свою любовь в сады и срывал с деревьев понравившиеся фрукты, а потом организовал омежий выезд с шатром и слугами к оазису, показать рассвет. И если омега опасался, что Намир ночью придет к нему в шатер, то слуги, делая круглые глаза, уверили, что до брака такое невозможно! И правда, Намир спал на песке возле шатра, как охраняющий свое богатство пес.

А потом была свадьба, счастливый Намир, который пытался обнять весь мир, закутанный по самые глаза омега, который плакал, не веря в свое счастье. Этот омега оказался настоящим сокровищем, и Альби, убедившись, что он действительно толковый бухгалтер, запихнул его в санаторий Мурата, где тот наконец-то навел порядок в бумагах и отчетности. А после этого твердой рукой руководил всем хозяйством, став своего рода «ключником» в омежьем царстве приезжих, и порой едким комментарием мог привести в чувство любого капризного омежку, если тот вдруг начинал качать права и требовать чего-то, невозможного с точки зрения морали Сабаха.

- Кого ждете в этот раз? - вырвал из раздумий Энди.

- Альфочку, - Альби прыснул в кулак, - причем, он пахнет точь-в-точь, как отец мужа, зеленым чаем! Представь, муж приезжает домой с очередных войнушек, а в гостиной я сижу со свекром, который приехал проведать сына и узнать, не стоит ли ему прислать воинов в помощь, а тут от супруга пахнет чужим альфой! Ну и что, что как отец! Муж, не разобравшись, приревновал немного, ну я и влепил ему пощечину, чтобы думал, прежде чем говорить. А Салах вдруг так рассмеялся, что отдышаться не мог, и потом весь вечер хихикал, как сумасшедший. Оказывается, он от мужа тоже леща отхватил, когда запах сына унюхал и разнервничался, не подумав. Так что у них это, похоже, фамильное!

- Так вот из-за чего ты плакал? - рассмеялся Энди.

- Такой повод пообижаться и покапризничать! - самодовольно улыбнулся Альби, - я тогда подушку Рана из спальни выкинул и заставил ночевать вначале под дверью, а потом только допустил спать возле кровати, пока не простил. И чтобы меня умаслить, Ран наконец согласился на отпуск, который вот уже три года откладывал. Завтра с утра улетаем на побережье, где мы однажды были, я заранее через Аэрина снял все бунгало на одном пляже, хотя слуги все равно шатер притащили, так что посторонних на пляже не будет. Ран с друзьями на волнах поскачут, а дети хоть на настоящий океан посмотрят, и возможно поймут, чем он от аквапарка дедушек отличается. А я буду сидеть на стуле у кромки прибоя и вспоминать одну святую женщину. Там рядом есть монастырь, где хранится ее прах, хочу туда наведаться и помолиться за ее душу. Каждый день благодарю ее за свою жизнь, за своего мужа, за детей…

- Ты стал таким религиозным? - Энди прищурился.

- Я живу на религиозной планете, - отмахнулся Альби, - невольно проникнешься уважением к вере. И, кстати, многобожие на Сабахе приравнивается к атеизму, а атеизм – это прямое оскорбление чувств верующих. Атеисты хуже воров и убийц. Поэтому пусть ваши люди, когда приедут на планету, хотя бы притворяются верующими, а то их могут и камнями побить. Наши гости не выходят за пределы внутреннего дворца, да и то там за ними альфы присматривают в четыре глаза, чтобы ничего не случилось.

- Я в курсе, - махнул рукой Энди, - делал недавно подборку передач о вере на различных планетах, там был материал и о Сабахе. Представитель Океании-3 жаловался, что они не могут ступить на поверхность Сабаха, ибо мирное население сразу становится немирным и камнями бросается.

- Ну, они же язычники, поклоняются Посейдону, - пожал плечами омега в шелковом платье, - в глазах закона они – люди без прав, вроде животных, но он не говорил всей правды до конца. Они и сами на Сабах не горят желанием спускаться. Во-первых, у нас бОльшая джи, чем в акваколониях, во-вторых, очень жарко и сухо для их кожи и легких. Они, когда спускались на планету, то вначале сгибались под непривычно большой силой тяжести, а потом