Самая солнечная. Самая зловещая. Способная переходить. Кого мне винить? Архитектора? Он умер. Подозревали Скалапендру. Допрашивали. Кончилось изгнанием из Замка. И отлучением Рогули. Хотя был приближен к Вождям. Элитарен. Жена все-таки. Рогуля взял ее на поруки. Прошлые заслуги. Незапятнанность. Что произошло с Архитектором? Странная она, Ла Скала. Единственное, что тогда понял Рогуля, — это ее свойство ограничено тростниками. Как фантеллиэм Рогули — Великим Пространством. За пределами они — просто ханурики. И никаких переходов. Фантеллизм словно смывается. У Скалапендры вне тростников. У Рогули — за пределами Великого Пространства. Она это знает. Тогда, после истории с Архитектором, Рогуля испытал это. В Гонолулу. Жрал, пил, таращился. И ни шевеления в темени. Где погребен третий глаз.

— Деточки, это вы все зря вибрируете, — вполз в диспут Лиловый. — У нас в подвале слух прошел, что тростникам скоро хана.

— Этого не может быть! — крикнула Пэн. — Нельзя вам… Нельзя нам без тростников. Заткнись, Лиловый!

— Я только шары подбираю, милая Скала, — поголубел Лиловый.

— Мои каналы! — ахнул Смычок.

— Информация должна быть достоверной, иначе она есть дезинформация, — щелкнул пластмассой Челюсть.

Слова Лилового запали. Ночью в мансарде дачки, которую они снимали тем летом, Пэн ластилась к Рогуле:

— Давай, как прежде. До всего. Обними меня. Не бойся.

— Я и не боюсь.

Рогуля знал, что способность Скалапендры жалить ограничена тростниками. Их дачка располагалась вдали от Океана. В старой части Тыстемаа. В глубине яблоневого сада. Одной рукой он держал яблоко. Перед губами Пэн. А другой ласкал ее груди. И прикасался к ним губами. И притрагивался зубами.

— Ты яблоко. Белый налив.

— Любимый мой. Ты один у меня…

— А… — хотел Рогуля спросить про Архитектора. — А… тростники?

Но она поняла. Поняла про другого. Но поняла и правду вопроса.

— Ты. И тростники.

— А кто любимее?

Она толкнула Рогулю коленками в живот и увлекла в себя.

— Ты… тростники… — лепетала она, пока могла что-то произносить, пока не засмеялась и не заплакала одновременно.

Под утро Рогуля, который Иона, знал все. Вернее, про ее роман с Архитектором он знал и раньше. Не надо быть фантеллистом, чтобы увидеть в глазах женщины отчуждение. Он это видел целый год, пока достраивался Замок. Вернее — те самые детали, которые превращали его в Корабль, способный преодолеть даже тростники, чтобы достигнуть Океана. Вожди торопили. Все могло произойти с Великим Пространством. Им надо было приготовиться к внезапному бегству.

Фантеллические способности Рогули были напряжены до предела. И в этом тоже крылась причина его тогдашнего охлаждения к Ля. И, соответственно, ее к нему. Рогуля не мог в такие периоды ничего, кроме созидания перехода. Фантеллизм и земная любовь несовместимы. Но ведь и она знала, что с Архитектором ненадолго. Что это пройдет, схлынет, как весеннее половодье или как сок под корой кленов и берез. А тот вообразил. Нацелился. Рогуля ведь по простоте душевной открыл Архитектору возможности Замка, ставшего Кораблем.

Кораблем, бороздящим тростники, чтобы выйти в Балтику и в открытый Океан.

Скалапендра знала, что ей необходимы тростники. Как Рогуле — Великое Пространство.

Вождям можно. Вклады. Отчужденность. На чужбине. И внутри Великого Пространства. Отчужденность и способность подавлять. Вождям одинаково везде. А Рогуле и Скалапендре — крышка. Погибнут тростники. Рогуля и Скалапендра, если не умрут, будут влачить. Как он однажды в Гонолулу. Вспомнить страшно.

Архитектор настаивал:.

— Узнай секрет последней лепнины у Рогули. И Замок выйдет в Океан. Черт с ними, с тростниками. А там разбежимся. Мы с тобой. Рогуля еще куда-нибудь. Вожди — в Швейцарию.

Слава Богу, Рогуля находился тогда в фантеллизме и не поддался.

Архитектора похоронили около стены Замка. Посмертно увенчали. Назвали улицу. Среди Вождей поднялся вой, взрыв негодования, потом смятение и страх — что будет с ними, если Великое Пространство начнет сотрясаться. Но обошлось. Страхи улеглись. Решено было ждать с отходом.

Скалапендру выслали из Замка. Рогуля потащился за ней.

И вот они лежат в обнимку в мансарде и толкуют об опасности, опять нависшей над тростниками. Над их компаньицей. Над последним островком. В конце концов над Скалапендрой. Кем она станет без тростников? Рогуля понимал, что их сближение связано с этим страхом. Страх рождался взрывами, потрясавшими страну Великого Пространства. У нее — один страх. У Вождей — другой. Им надо бежать любой ценой. Ей — остаться и сохранить тростники. Рогуля все это понимал. Близость, рожденная страхом. Ну что же из того! В Помпеях он видел тела, переплетенные судорогой любви и страха и отлитые в лаве извергнувшегося Везувия. Он также видел кинохронику времен войны с Японией, когда в яме, образованной Бомбой, обезумевшие от страха люди утешались случайной любовью.

Наутро среди хануриков — на пятачке между сточной канавкой и заливчиком, где размножаются пиявки и инфузории, — царило уныние.

— Лиловый прав. В городе полно слухов об уничтожении тростников, — вымолвил Смычок. Впервые он не раскрыл футляра.

В цвет Лиловому туча поплевывала на компаньицу. Скалапендра лежала неподвижно, запеленутая в кусок брезента.

Остальные молчали.

— Вы куда, деточка? Еще рогуликами не торгуют, — проводил Иону Лиловый.

Иона вернулся в Замок. Вожди ждали его. Иначе откуда бы лежать пропуску. У Вождей не было дара фантеллиэма. Они ориентировались. Где, что и почем. Архитектор не закончил самую малость. И слава Богу. Тогда — конец тростникам. Замок-корабль уничтожил бы их, двигаясь к Океану. Скалапендра знала и ужалила. Больше ничто не могло помешать Рогуле. Еще одна фантеллия. Корабль перелетит над тростниками. Вместе с Вождями. И с ним — Рогулей. Ионой-странником. Гонолулу так Гонолулу. Загонолулия. Америка. Зато тростники останутся шуршать и слушать Смычка Пляжники ничего не заметят. Корабль выпорхнет из Замка как птенец из яйца. Пляжникам хватит и скорлупки. Для порядка. И легенды о Скалапендре, которая ужалила устрашающе.

Иона катит домой. Панорама города Провидения открывается ему. Города воплощенной мечты. Храмы на склонах холмов. Белые дымки над пекарнями, китайскими ресторанчиками, кебабнями. Площадки с автомобильчиками. Малиновый звон колоколов. Дух захватывает. Все для того, чтобы забыть на целую ночь эту чертову Лабораторию Чувств. Он пытается синтезировать Улыбку. Улыбку счастья, любви, дружелюбия. Тысячи оттенков человеческой Улыбки. Синтезировать при помощи музыки, генов, компьютерных программ. Иона называет это синтезировать — как все в лаборатории, где синтезируются страх, страсть, оргазм, радость, обожание, поклонение — множество чувств, набранных человечеством за долгие годы блуждания по земле. Земные чувства. Волосатик Магнус в своих рекламных проспектах делает особенный акцент на том, что это натуральные, земные чувства, а не какие-то там эрзацы.

Но от этого Ионе не легче. Впрочем, как и остальным. Хотя что-то выходит. Вот