расслаблена, ни одного намека на сопротивление или разочарование. Похоже, придется быть честной до самого конца. Отправляю в рот последнюю ложку нежного сливочного десерта и отвечаю ровно то, что думаю на самом деле:

— Знаешь, у меня есть подруга, и когда какое-то событие имеет очень маленький процент на реализацию, она говорит что вероятность равна — единица деленная на количество звезд в Млечном Пути. Вот это мой случай.

— С чего ты взяла?

Сжимаю руку в кулак, края металлической ложки вонзаются в ладонь:

— Может быть, с того, что единственный человек в этом мире, который по идее должен любить меня только за то, что я существую, меня ненавидит?

— Ты говоришь о матери, — с пониманием кивает Дарий, — но это не показатель.

— Еще какой! — настаиваю я. — И это не единственное подтверждение. Как только я перестала, как ты выразился, стараться, Рома тоже изменил отношение ко мне. Теория верна, с какой стороны не посмотри.

— Ты забыла о еще одной переменной. Если тебе так принципиально быть влюбленной в какого-то говнюка, то…

Дарий включает выразительный и гипнотический взгляд. Ритм сердца ускоряется, и я задерживаю дыхание, насильно его успокаивая. 

— Предлагаешь свою кандидатуру? — хмыкаю я. 

— Почему нет? Судя по тому, что я сейчас услышал, ты его не любила, а лишь хотела этого и заставляла себя, чтобы получить любовь в ответ. Он тебе даже не нравится. Тебе просто нравится то, что его образ подходит под желаемое лекало.

— А ты не много на себя взял? Я не просила расшифровывать мои чувства.

— Какие чувства, Катюш? Ими здесь и не пахнет.

— Мы были вместе целый год!

— И что? Вы терпели друг друга целый год, потому что ты умело расставила психологические крючки. И сейчас вам обоим больно не потому, что вы потеряли близкого человека, а потому, что привычный ход вещей изменился.

Щекотка в носу нагадывает подступающие слезы, и я нервно кусаю нижнюю губу, отрывая кусочки кожи. Дарий хочет сказать, что я все это выдумала: и любовь, и боль?

«Ты и сама это знаешь», — с тихим огорчением шепчет внутренний редактор.

— В этом нет ничего плохого, Катюш. Ты просто хотела…

— Хватит, — перебиваю я, потому что его жалость сейчас кажется невыносимой.

— Смени фокус, и станет легче.

Вскидываю голову, не боясь показать полные непролитых слез глаза и свое сумасшествие:

— Снова на себя намекаешь? Ничего не изменится. Мне все равно придется притворяться.

 — Я знаю уже слишком много, чтобы купиться.

Приподнимаю бровь и наклоняюсь чуть ближе, держа ложку так, словно это мясной тесак:

— Если я влюблюсь в тебя, ты завоешь уже через…

— Слабенько. — Дарий показывает клыки и тоже наклоняется вперед. — Еще аргументы есть? 

— То есть, все, что я рассказала, тебя не смущает? 

— По-моему, это даже мило. Местами забавно, а местами почти гениально. Так все разыграть, убедить себя в чувствах, навязать их кому-то. Прикольно. Об этом тоже книгу напишешь? 

«Я уже готов сдаться ему. А ты?» — с предвкушением говорит внутренний редактор.

Отстраняюсь, вжимая лопатки в спинку стула, бросаю ложку на стол и складываю руки на груди. Сдаться? Катя Карпова и сдаться — две несовместимые вещи. Дарий хитер, наверное, даже больше чем я, но… это не значит, что я упаду ему в ноги после парочки комплиментов. 

— Вообще-то она уже есть, но еще не закончена. Я работаю над финалом. 

— Это заметно. Думаю, эту историю ждет успех.

— Да что с тобой не так? Ты не хочешь сказать, что я больная? Кинуть деньги на стол и уйти?

Дарий скользит вниз от моего лица и останавливает внимание на закрытой позе рук:

— Хочу кое-что спросить.

— Ну-у-у, спроси, — медленно произношу я, придавленная к стулу его спокойствием.

— Почему именно плохие парни? Почему не хорошие? Если ты хочешь любви, то логичнее выбрать вторых.

Дарий вновь возвращается к моим глазам, но я поспешно опускаю взгляд. Воспоминания о любимых романах и фильмах мелькают в мыслях, сердце сжимается на тех моментах, где герой сходил с ума от любви и переизбытка чувств. Когда он не мог контролировать себя, был готов на все ради той самой, и этот герой никогда не был хорошим.

— Хорошие любят всех. Их эмоции, внимание и время распределены равными порциями между теми, кто им дорог, а плохие... — Волна мечтательных мурашек проносится вниз по шее и плечам. — Если они и правда полюбят, то только одну. И все, что у них есть и что они могут дать, достанется ей.

— Вот оно что. Ты еще и монополистка.

— Уже готов сдаться? — с надеждой спрашиваю я.

— Нет. Твой план не сработал. Ты не напугала меня, а лишь заинтересовала еще больше.

— Так помоги мне. Скажи, что тебе не нравится в людях, и я надену этот образ.

— Мне в целом не нравятся люди, — усмехается он. — Я помог?

— Вообще нет.

— Тогда, предлагаю решить, что мы будем делать с твоим бывшим.

— Мы, — ставлю интонационное ударение, — ничего не будем с ним делать. Тебя это вообще не касается.

— Ты такая упрямая, — цокает языком Дарий. — Как это не касается? Я ведь уже в сюжете. Что там должен сделать книжный бэд бой? Забить стрелку, поставить пару синяков и сказать, чтобы он больше к тебе не приближался? Уверен, я справлюсь, не волнуйся.

«Он рассуждает точно, как ты», — пораженно говорит внутренний редактор.

Подвисаю ненадолго, не моргая глядя на Дария. Так вот, значит, как меня видят друзья. Не удивительно, что они считают меня сумасшедшей. 

— Если ты против, то я не стану. В конце концов, ты же у нас здесь автор, — продолжает Дарий, как ни в чем не бывало.

— Ты меня троллишь, да? — неуверенно спрашиваю я.

Дарий оскорбленно прижимает ладонь к груди:

— Я?! Как ты могла  такое подумать?

— Тебя очень сложно понять. 

— Потому что ты намеренно ищешь подвох, Катюш. Твоя зацикленность на притворстве и книжных образах мешает видеть реальность. Я не притворялся ни разу, все мои действия и слова вытекают из желаний, иногда обдуманных, иногда спонтанных, но в них нет извращенной мотивации.

— Напомни-ка свой диагноз.

— Я здоров, — отвечает Дарий, прошибая меня уверенностью, которая не