„Пресветлейший и великодержавнейший царь (Keiser)! К крайнему моему сожалению, мне предстоит говорить вашему царскому величеству об оскорблении, недавно нанесенном вашему послу в Великобритании; но мне было бы несравненно неприятнее, если б я не получил от моей всемилостивейшей государыни нарочитого приказания и полномочия заявить, с какой заботливостью ее великобританское королевское величество стремится дать вашему царскому величеству полное по этому делу удовлетворение, которое к тому же с одной стороны отражало бы справедливость и великодушие, присущие королеве, а с другой — служило бы торжественным свидетельством той неизменной дружбы, каковую она постоянно питала и всегда намерена питать к вашему царскому величеству. Лишь только первая весть об том злополучном оскорблении достигла двора, виновникам сего (оскорбления) пришлось испытать всю тяжесть королевской немилости, ибо их тотчас же схватили, привели в совет перед ее королевское величество, ввергли в темницу и преследовали по всей строгости наших законов; но так как (приложение в данном случае) сих последних казалось недостаточным, то означенные преступники, по единогласному решению всей нации (в лице ее представителей) в парламенте, признаны были „бесчестными“ и, кроме того, нация обнародовала особый акт, заявляющий о ее негодовании по поводу случившегося и постановляющий надлежащие меры в предупреждение, на будущее время, подобного рода оскорблений. Наконец лица эти, как отнюдь не достойные снисхождения и покровительства, исключены из (манифеста) о всеобщем прощении, всемилостивейше дарованном королевой ее подданным (:даже тем из них, которые самым грубым образом посягнули на ее священную особу:), и вследствие этого, поныне, на страх другим, пребывают в великой опале у ее королевского величества. Дабы таковое правосудие королевы и проявление ее дружбы разгласилось далеко по свету и выразилось бы в более определенной форме, ее королевскому величеству угодно было, почтив меня высоким званием ее чрезвычайного посла, комиссара и уполномоченного, приказать, чтоб я, представляя ее королевскую особу, как бы сама она здесь присутствовала, прежде всего засвидетельствовал искреннюю досаду и негодование королевы по поводу непростительного поступка, совершенного в отношении иностранного посла, которого притом ее королевское величество весьма уважала; далее, чтоб я извинился по поводу неудовлетворительности нашей прежней государственной конституции, неприложимой к такому необычному нарушению международных прав, (виновники) коего должны бы, согласно справедливому требованию вашего царского величества, подвергнуться строжайшему наказанию, и, наконец, чтоб я самым нелицемерным образом заверил (ваше царское величество) в истинном стремлении королевы поддерживать старую дружбу и доброе согласие, столь долго процветавшие между обоими государствами, — стремлении, о котором ваше царское величество можете между прочим заключить из его письма, имеющего служить постоянным напоминанием великого расположения и уважения ее королевского величества к вашему царскому величеству. Не сомневаясь в чувствах вашего царского величества, я должен, от имени ее королевского величества, убедительно просить ваше царское величество — великодушно, благосклонно и с обычным братским расположением принять (настоящее объяснение) и не поставить ее королевскому величеству и британскому народу в вину его злополучного деяния, совершенного отвратительными, недостойными людьми, а предать это полному забвению и снова почтить британскую нацию вашей высокой благосклонностью. Что меня касается, то я буду считать себя несказанного счастливым, если сумею каким бы то ни было образом способствовать таковому решению этого важного вопроса, столь выгодному для обоих государств и столь необходимому для равновесия (Zustand) Европы. Высокие благодеяния и знаки милости, многократно оказанные мне вашим царским величеством в прежнем моем звании и постоянно вспоминаемые мной с глубочайшей признательностью, подают мне надежду, что в моем новом положении, при дальнейшем пребывании здесь, мне будет благосклонно открыть доступ к вашему царскому величеству всякий раз, как я должен буду, по приказанию моей милостивейшей королевы, входить в сношение со двором вашего царского величества. В заключение прошу у вашего царского величества позволения поручить присутствующих здесь британских подданных высокому покровительству вашему для охраны их свободной торговли — во внимание к тому, что предки их, ценой больших затрат и многих жизней человеческих, первые открыли путь (в Россию) через Архангельск“.

Вслед за этим посол передал его царскому величеству письмо ее британского королевского величества. Потом его царское величество ответил послу:

„По существу надлежало бы, чтобы, согласно нашему требованию, ее королевское величество дала бы нам полное удовлетворение, наистройжайше наказав преступников, как делается (в подобных случаях) на всем свете. Впрочем, так как ее королевское величество приносит через вас, своего чрезвычайного посла, извинение в том, что она не могла так поступить по причине неудовлетворительности ее прежних законов, и что на будущее время она обнародовала по этому предмету новое положение, единогласно утвержденное парламентом, то мы принимаем это за знак ее к нам любви (affection), считаем себя удовлетворенными и прикажем нашим министрам привести с вами настоящее дело к полному окончанию“.

Затем посол был отпущен и с соблюдением прежнего церемониала доставлен к себе домой. Г-ну Салтыкову царь приказал угощать посла в продолжение трех дней.

На вышеописанную торжественную аудиенцию были званы важнейшие особы местного общества и все состоящие при царском дворе иностранные министры.

Далее, 9-го (20-го) того же месяца, в доме его сиятельного высокопревосходительства государственного канцлера графа Головкина, между послом и министрами его царского величества состоялась конференция, на которой, к удовольствию обеих высоких заинтересованных держав, настоящее досадное дело приведено к полному окончанию, возникшее между этими державами недоразумение устранено и прежняя дружба и доброе согласие восстановлены».

К (изложенному) следует еще присовокупить, что условия, при которых должна была произойти аудиенция, наперед обсуждались между (русскими приказными и) английским послом. (Посол) требовал — и совершенно основательно, — чтоб ему предоставлено было говорить (речь) с покрытой головой, в чем ему, (однако), отказали под (тем) предлогом, что со своей стороны царь будет слушать его с непокрытой головой и заверит его, что впредь (порядок этот) будет равным образом соблюдаться и в отношении послов прочих государей. Вследствие чего как царь, так и посол присутствовали на аудиенции с непокрытой головой. Посол должен был (уступить в этом вопросе), ибо, зная о желании королевы как можно скорее прекратить несогласие, возникшее между ней и царем, он хотел воспользоваться временем, пока царь, со дня на день собиравшийся ехать в Петербург, находился еще в Москве. На самом же деле, судя по книге Уикефорта[191] о посольствах и по (его) описанию подобного рода церемоний, (Витворт) имел право говорить в шляпе, ибо на таких аудиенциях посол представляет высокую (особу) и величество своего государя, (следовательно), само собой может надеть шляпу даже в том случае, если бы государь, дающий ему аудиенцию, и пожелал стоять с непокрытой головой. Впрочем, я заметил, что на аудиенции посол имел при себе шпагу.