Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разубеждать Никиаса она не стала. Следующим утром этот разговор она даже не вспомнит, так какая разница, что он думает о ней? Завтра, когда Деми проснется, она столкнется с правдой, что ее ненавидит едва ли не весь мир, едва ли не вся Алая Эллада. Одним человеком больше, одним меньше…
— Хорошо, — царственно кивнула Кассандра. Кому еще так кивать, как не ей? — Завтра утром отправишься на Ээю.
— Это слишком рискованно, — отрывисто бросил Никиас.
Деми круто развернулась.
— Какое отношение моя жизнь вообще имеет к тебе?
— Самое прямое. Я не могу позволить, чтобы ты умерла. Чтобы нам пришлось ждать еще несколько лет, пока нить Ариадны тебя отыщет. Каждая минута промедления измеряется в человеческих жизнях, Пандора. — Он чеканил слова, словно монеты, а в глубине его глаз горел огонь.
Она вспыхнула под этим взглядом.
— Ты хоть представляешь, каково жить тому, кто совершил столь чудовищную ошибку, за чьим плечом — не одна загубленная жизнь? Я не меньше тебя хочу отыскать пифос, не меньше всех вас хочу все изменить. Все исправить. Так помоги мне в этом… Поиски пифоса могут быть долгими, но если во мне есть что-то, что позволит не остаться в стороне, если Цирцея сможет хоть чему-то меня научить…
Они смотрели в глаза друг другу несколько биений ее взволнованного сердца. В глазах Деми была мольба, в глазах Никиаса — затухающее пламя. И… что-то еще. Это не жалость, точно не она. Быть может, толика сочувствия? Деми словно подцепила краешек его изменчивой маски и увидела тень того, что под ней скрывалось. Под слоями ткани и кожи, в самой глубине души. Увидев, пока не распознала, но проблеск понимания в глазах Никиаса побудил ее сказать:
— Пожалуйста.
То неуловимое, что приоткрылось ей, исчезло, но и огонь, затерявшийся в синеве, погас.
— Хорошо. Но если ты отправишься на Ээю, я отправлюсь с тобой.
Деми смотрела на него, все еще настороженная. Отчего Никиас взял на себя роль ее телохранителя — роль, что вряд ли была для него приятна? Почему именно он? Быть может, ответ остался где-то там, за пределами островка ее памяти, который медленно погружался в Лету.
Конечно, Ариадна тоже отправилась с ней.
Харон никогда прежде не приходилось бывать на Ээе, а значит, построить к нему свой похожий на длинную черную реку или столь же длинный и черный тоннель маршрут. Им пришлось плыть кораблем. Обычно путь занял бы несколько дней, но по приказу Кассандры — не просто пророчицы, но еще и архонта, о чем забыла Деми — с ними на борт поднялись Искры Борея, Зефира, Нота и Эвра — северного, южного, восточного и западного ветров.
Они надували паруса и управляли теми ветрами, что встречались им на пути, словно течениями. Перевесившись через борт, Деми высматривала в воде спрятанных в ней богов и монстров: Посейдона и сердцееда Главка, Сциллу с Харибдой, которые, погруженные в сон, по рассказам моряков, находились неподалеку от морского пути, которым шли они.
И вот он, прекрасный остров, ставший домом Цирцее — последней надежды Деми на новую, нормальную, полную воспоминаний жизнь.
Здесь царила тишина, что нарушало лишь ненавязчивая трель птиц. Не боясь незваных гостей, по острову бродили животные. Деми хотелось бы верить, что Цирцея приручила их… а не превратила в них, как гласили легенды, оскорбивших ее людей. Спокойствие и умиротворяющую красоту Ээи портила лишь алая пелена над головой.
Цирцея… Она царствовала здесь, среди зеленых холмов и исполинских деревьев, среди гор и скрытых под землей пещер. Они с Никиасом и Ариадной обнаружили колдунью неподалеку от роскошного дворца. Она собирала в саду дивные, диковинные цветы на тоненьких, словно хрустальных, стеблях.
— Гости, и на Эее, — усмехнулась она, выпрямляясь.
Один этот голос — властный, хорошо поставленный, с легкой, а может, и нарочитой, хрипотцой, многое рассказал Деми о его обладательнице. Добавить еще черные, словно беззвездная ночь, волосы и такие же глаза, алебастровую кожу и кошачью, от бедра, походку, когда Цирцея прошла к корзине, чтобы сложить в нее цветы с длинными нежно-фиалковыми лепестками.
Грозный вид Никиаса ее ни пугал, ни настораживал. Колдунья вообще едва скользнула по нему взглядом, остановившись на Деми. Она представилась, мысленно готовясь обороняться.
— Надо же, кого я вижу, — насмешливо протянула Цирцея. — Выходит, мое заклинание — для тебя?
Элегантным движением откинув волосы за спину, она опустилась на резную скамью. Белый с серебром пеплос соскользнул в сторону, обнажая ногу почти до самого бедра. В каждом ее жесте сквозил некий магнетизм. Находись Деми сейчас в Египте, решила бы, что перед ней — ожившая Бастет. Мужчины без ума от таких женщин. Сами женщины или не находят себе места от ревности или готовы на все, чтобы хоть немного походить на них. Ревновать Деми было не к кому, а потому она лишь восхитилась красотой и грациозности Цирцеи и поймала себя на подспудном желании ей подражать.
Лишь одну мысль она поспешно прогнала. «Интересно, что Никиас думает сейчас о Цирцее? Смотрит ли на нее так, как в свое время смотрел Одиссей?»
— Для меня. Но почему вы решили мне помогать?
Колдунья пожала плечами: и тем, что был прикрыт складками легкой, воздушной ткани, и тем, что был соблазнительно оголен, демонстрируя золотистую, безупречную кожу.
— В Алой Элладе гремит война, что еще недавно казалась бесконечной. Я хочу выбрать верную сторону. Видишь ли… Чтобы там ни говорили, предателей и перебежчиков не любят. Я хочу быть с победителем с самого начала и до самого конца — чтобы там, на Олимпе, вкусить все блага сполна. Методы Ареса слишком прямы и порой даже вульгарны, и мне столь грубая жестокость не по душе. Но он — превосходный кандидат на звание победителя, в отличие от Зевса, который в последнее время, кажется, все свои силы тратит лишь на то, чтобы не проиграть. С твоим появлением, Пандора, все может измениться — во всяком случае, все мы этого ждем. Я не знаю, действительно ли ты способна переломить ход войны. Пока я вижу лишь потерянную девчушку, утратившую воспоминание о прошлом. Так, дорогая моя, не пойдет. Но не волнуйся, я — именно та, кто тебе нужен, чтобы сломать печать на твоей душе.
Честность Цирцеи, разом выложившей карты на
