Пудинг молчала, когда они шли к автобусной остановке, не задерживаясь, чтобы поесть, пройтись по магазинам или поглазеть на оживленную уличную жизнь, – нынешняя вылазка в город к этому не располагала. Она чувствовала осуждение отца, его страх за нее и за брата, и, в общем-то, сама с трудом могла вообразить, как Ирен Хадли – хрупкая, вечно усталая и неловкая – поднимает лопату и бросается с ней на Алистера. Начать с того, что было сложно даже представить ее покидающей дом и спускающейся к фабрике. Тем не менее она не любила покойного мужа и почти призналась в этом, успокаивала себя Пудинг, а потому с ней явно что-то не так. Эта женщина была единственным существом, у которого мог быть какой-то мотив. Пудинг глубоко вздохнула, пытаясь привести в порядок свои мысли, готовые вот-вот выйти из-под контроля. Она все сделает правильно, поклялась себе Пудинг. Девушку снова охватила дрожь, как в тот раз, когда дверь камеры закрылась за ними и ею овладел ужасный, невообразимый страх, что Донни никогда из нее не выйдет. Нет, она не может этого допустить.

Ей не хотелось думать о последствиях своего обвинения. Слова Хилариуса все еще были свежи в ее памяти, а потому во второй половине дня Пудинг занялась лошадьми Хадли, как делала это обычно, и по очереди проехалась на Бароне, Робине и Проказнице. К вечеру она с трудом держалась на ногах и была такой же потной, как лошади. Затем она тщательно вытерла их, положила им корм и отправилась в сарай для сбруи, где принялась чистить уздечки, все время бросая тревожные взгляды в сторону дома, ожидая увидеть Нэнси или Ирен Хадли, которые идут к ней, чтобы прогнать навсегда. Каждый раз, когда дверь открывалась или закрывалась, ее сердце екало. Но ни одна из них так и не появилась, и ей оставалось лишь спрашивать себя, знают ли они вообще, что она продолжает работать. Может, они решили, что она добровольно ушла с фермы после своего сенсационного выступления. Девушка посидела некоторое время, размышляя, не следует ли каким-то образом объявить о своем присутствии, но тут ей пришла в голову мысль, что оно очевидно, поскольку не было сделано никаких других распоряжений, касающихся ухода за лошадьми. Оставалось лишь смириться с тем, что ее вспышку просто проигнорировали. Никто не принял сказанного всерьез. Никто ее не принимает всерьез. Пудинг отправилась подметать каретный сарай и нашла ласточкино гнездо, которое упало со стропил и разбилось о брусчатку. Три голых птенца лежали мертвыми среди обломков. Их крупные желтые клювики были настолько трагическими и клоунскими одновременно, а Пудинг чувствовала себя настолько бессильной, что она не выдержала и залилась слезами.

Вечером девушка поплелась к дому, взбираясь на холм и наблюдая, как под подошвами ее больших сапог исчезают ромашки. Пудинг не знала, радоваться или расстраиваться из-за того, что цветы как ни в чем не бывало выпрямлялись, едва она проходила мимо. Девушка остановилась и намеренно вдавила каблуком в дерн очередной цветок, когда какое-то движение в лесу привлекло ее внимание. Испуганная, она стала вглядываться в тени под деревьями и переплетенные ветки подлеска и затем увидела женщину в грубой крестьянской одежде – длинной юбке, изорванной о колючки, и блузке без воротника с закатанными рукавами, – со знакомой копной волос, скрывающей лицо. Пудинг не потрудилась ее окликнуть – она знала по опыту, что не получит ответа. Но тут раздался звук хрустнувшей ветки, и ниже себя на склоне холма она заметила другое движение. Присмотревшись, Пудинг увидела человека, идущего прочь в противоположном направлении. Она не могла как следует его разглядеть, мужчина был высоким, угловатым и шел ровной, торопливо-смиренной походкой, в которой ощущалась какая-то обреченность. Возможно, один из Таннеров. Пудинг подождала, пока они оба не оказались вне поля зрения, и пошла дальше, размышляя о связывавшей их тайне, о другом мире, в котором они жили, настолько отличном от ее собственного. Мире тайных встреч в летнем лесу, мире, в котором ты кому-то нужна и твой брат не сидит в тюрьме, ошибочно обвиненный в убийстве одного из самых любимых тобой людей. Внезапно она почувствовала приступ зависти, напоминающей жгучий голод.

Пудинг была так удивлена, увидев припаркованный возле их коттеджа полицейский автомобиль суперинтенданта с пыльными колесами и похожими на широко раскрытые встревоженные глаза фарами, что остановилась и на миг уставилась на него, пытаясь понять, что означает его появление. Суперинтендант Блэкман, констебль Демпси и ее родители сидели за столом на кухне. Перед ними стояли чашки чая. Рут, служанка, хлопотала у плиты, вся обратившись в слух. Луиза Картрайт выглядела взволнованной – как и полагалось матери, сына которой арестовали, – но в данный момент Пудинг это очень не понравилось. Когда она вошла, в воздухе повисла звенящая тишина, и девушка тут же покраснела, чувствуя себя так, будто сделала что-то непозволительное.

– Привет, Пудинг, – поздоровался констебль Демпси и замолчал под строгим взглядом начальника. Пудинг вспомнила игру под названием «убийца», в которую играла по воскресеньям, когда была маленькой. Ребята из Форда и Слотерфорда молча вставали в круг, и «убийца» незаметно подмигивал тому, кого хотел «убить». Остальные игроки пытались вычислить «убийцу», прежде чем сами будут убиты. Пудинг бросила взгляд на Пита Демпси, обнаружила, что тот пристально смотрит на нее, и уставилась на него в ответ. Это продолжалось довольно долго, пока ей не стало казаться, будто каждый из них ожидает, когда другой подмигнет. Наконец вид напряженного лица Пита заставил ее неуместно хихикнуть.

– Мисс Картрайт, не могли бы мы с вами продолжить разговор о последних событиях? – проговорил Блэкман без всякого предисловия, и Пудинг поняла, что на самом деле это никакой не вопрос.

– Да, конечно, – промямлила Пудинг и принялась размышлять над тем, является ли преступлением обвинить кого-то в убийстве, смогут ли Хадли привлечь ее за это к ответу и как спасти Донни, если она сама окажется в тюрьме.

– Хорошо, – сказал Блэкман, поднимаясь на ноги. – Есть ли другая комната, где мы могли бы поговорить? – обратился он с вопросом к хозяину дома, который тоже встал.

– Да, конечно. Сейчас проведу вас в гостиную, – проговорил доктор.

Но суперинтендант поднял руку и произнес:

– Не беспокойтесь, доктор Картрайт. Уверен, ваша дочь сама может показать мне дорогу. Пожалуй, будет лучше, если вы пока останетесь с женой.

С этими словами он подал девушке знак, чтобы та шла впереди, и Пудинг, озабоченно взглянув на отца и Рут, стоявшую за его спиной, повиновалась.

Блэкман закрыл за собой дверь гостиной. Пудинг стояла, ожидая позволения присесть, хотя они были в ее доме. Лицо у полицейского было таким настороженным и непроницаемым, что Пудинг, хотя ей нечего было скрывать, испугалась, оставшись с ним наедине: в его присутствии у нее возникло чувство, будто она сделала что-то дурное. Блики на круглых очках суперинтенданта мешали видеть его глаза. Темные волосы, густо намазанные бриолином, лоснились, кожа была гладкая, без морщин, – несмотря на важный вид гостя, Пудинг показалось, что он не намного старше, чем был Алистер.

– Итак, мисс Картрайт… – начал он.

– О, все зовут меня Пудинг, – сказала девушка, пытаясь улыбнуться, чтобы немного расслабиться.