– Вот как? Но насколько я понимаю, тут и расследовать особо нечего, – ляпнула Ирен и сразу пожалела о своих словах. Двое полицейских молча стояли, пока она не сделала шаг назад, чтобы их пропустить. – Входите, пожалуйста. Сейчас попрошу Клару принести чай. – Она отвела их в гостиную, находящуюся в дальнем конце дома, где было слишком много тканей с цветочными узорами, – портьеры и ламбрекен, подушки, обитые материей подставки для ног. В воздухе пахло пылью, псиной и несвежей водой из вазы с цветами, которая стояла на каминной полке. Полицейским было явно не по себе в такой обстановке. Их руки судорожно сжимали снятые шляпы, и Ирен вспомнила, что, когда они пришли в первый раз, Нэнси пригласила их на кухню и усадила за длинный сосновый стол. – Пожалуйста, присаживайтесь, господа. Пойду поищу мисс Хадли, – неловко проговорила она и тут же услышала торопливые шаги Нэнси, идущей по коридору.

– С какой стати вы явились сюда? – спросила она с порога. – Эта комната навряд ли подходит для подобных встреч. Не перейти ли нам в другое место?

Молодой констебль поднялся на ноги.

– Ну раз уж мы тут расположились, то, может, и останемся? – возразила Ирен, трепеща от собственного непослушания, и констебль, предварительно взглянув на Нэнси, уселся снова.

– В любом случае это не имеет большого значения, – проворчала Нэнси, становясь у окна спиной к ним.

Суперинтендант Блэкман прочистил горло:

– Как вы знаете, леди, присяжные в ходе расследования смерти Алистера Хадли вынесли вердикт о тяжком убийстве, в котором обвиняется Дональд Картрайт. Вскоре он будет переведен из Чиппенхема в тюрьму Девизеса[65], и далее мировой судья, в чем я не сомневаюсь, через положенные шесть недель предаст его суду другого жюри присяжных.

Суперинтендант замолчал, едва Флоренс вошла в комнату с чайным подносом. Когда Ирен принялась разливать чай по чашкам, она заметила, что ее руки дрожат. Слова полицейского вернули ее к дознанию и тому ужасу, который она испытала, слушая судебного медэксперта, доктора Холбрука из Чиппенхема, докладывавшего о результатах произведенного им посмертного осмотра тела Алистера и степени причиненных ему повреждений. В его отчете фигурировали тупой удар в затылок, довольно сильный, однако не повлекший за собой перелома костей черепа, пять глубоких рваных ран в области шеи, нарушивших целостность крупных кровеносных сосудов, и порез на лице, скорее всего произведенный одним и тем же инструментом – использованной в качестве оружия тяжелой лопатой, которой преступник бил жертву сначала плашмя, а затем, по горлу, ребром. Нападение, поспешное и яростное, произвел человек, обладающий значительной физической силой. Причиной смерти стала кровопотеря. Теперь, как и тогда, когда она это услышала, Ирен пришлось сделать усилие, чтобы побороть приступ накатившей на нее тошноты. С ужасающей ясностью она ощутила холодную, склизкую кровь на своих ладонях.

Блэкман внимательно наблюдал за ней, и теперь, когда она вручила ему чашку, позвякивающую о блюдце, в его глазах появилось больше сочувствия.

– Вы достаточно здоровы, чтобы я мог говорить дальше, миссис Хадли? – осторожно осведомился он. Нэнси хмыкнула и, когда он посмотрел на нее, сделала рукой знак продолжать. – Молодой Картрайт настаивает на своей невиновности, причем в крайне туманных выражениях, однако улики свидетельствуют против него, и настолько красноречиво, насколько мне еще не случалось встречать в моей практике. Такие тяжкие телесные повреждения могли быть нанесены только человеком, обладающим определенной силой, и в припадке ярости, к чему молодой человек явно склонен – этому есть много свидетелей. Так что дело представляется мне совершенно очевидным.

– Он был таким спокойным юношей до того, как война прошлась по нему своим катком, – проговорила Нэнси, качая головой. – И очень умным. Он собирался поступить в Оксфорд, чтобы учиться на инженера.

– Я не знала этого, – отозвалась Ирен, вспоминая о замедленных движениях Дональда и устремленном вдаль взгляде. Казалось, воздух был для него плотным, как вода, и ему приходилось с усилием рассекать его при ходьбе. Он словно плыл, а не шел.

– Об этом вам рассказал бы любой, если бы вы спросили, – пожала плечами Нэнси. – Недавно он изрубил несколько кустов роз. Мотыгой, на мелкие куски. Просто так, без причины. Это был один из его грешков. Не знаю, говорил ли с ним об этом Алистер. Возможно, он его упрекнул. Дональд мог почувствовать себя обиженным.

– Возможно. Такая трагедия, – кратко сказал Блэкман. – Но факт остается фактом: молодой человек доказал, что представляет опасность для окружающих. Судья может быть снисходительным, учитывая обстоятельства… произошедшей в нем перемены, но опять же, как в случае с бешеной собакой, было бы, возможно, мудрее и добрее…

Его прервал громкий вздох, донесшийся со стороны двери, рядом с которой стояла Пудинг Картрайт. Ее лицо было искажено тревогой, рот приоткрыт от ужаса.

– Боже правый, Пудинг! – пробормотала Нэнси. – Ты не можешь просто так входить, куда тебе заблагорассудится, дитя мое!

– Как вы позволяете ему говорить такие вещи о Донни? – воскликнула Пудинг. – Вы имели в виду, что его следует повесить? Ведь так? – Она пристально посмотрела в глаза суперинтенданту, который явно чувствовал себя неловко.

– Послушайте, мисс Картрайт, это…

– Мой брат не бешеный пес! И не убийца! Скажите им, мисс Хадли. Он никогда бы не причинил вреда мистеру Хадли! Никогда! Произошла ужасная ошибка. Да, ужасная ошибка. Донни всегда был тих, как ягненок, и…

– Но это не совсем правда, не так ли, мисс Картрайт? – прервал ее Блэкман. – Только в прошлом году констебля Демпси вызвали разнимать драку, когда ваш брат напал на другого молодого человека…

– Он не нападал на него! Он просто… это было просто… его спровоцировали!

– Вот именно. Ссора из-за молодой леди, как я понимаю.

– Аойфа Мур. Донни должен был жениться на ней, но после войны… Короче, они насмехались. Это была не его вина.

– Юная мисс, боюсь, насилие всегда является виной тех, кто его совершает, под каким бы давлением они ни находились.

– Но при каких обстоятельствах Донни мог причинить вред мистеру Хадли? Я скажу вам. Ни при каких! Он всегда любил Алистера! И Алистер всегда был так добр к нему… и ко всем…

На ресницах у Пудинг повисли огромные капли слез. Констебль Демпси поднялся на ноги, достал платок и неуклюже предложил его девушке.

– Вот, возьмите, Пуд… мисс Картрайт, – проговорил он, но она посмотрела на платок так, словно не понимала, что это.

Ирен, пришедшая в ужас от этой сцены, стиснула руки и съежилась, сидя на самом краешке стула. Кроме того, ей было стыдно, что Пудинг, работавшая простым конюхом, больше расстроена смертью Алистера, чем она сама. Ирен разглядывала выцветший ковер и представляла себя далеко отсюда, в Лондоне, в окружении гудящих автомобилей и множества незнакомых лиц, среди которых так легко затеряться. Она больше не будет на виду, под прицелом внимательных глаз, вечно опасаясь сделать что-то не так. Только в этот момент до нее дошло, что она до сих пор не получила ни весточки от Фина, который к этому времени уже должен был услышать о смерти Алистера.