Там начинал практику. Сколько разных пациентов было у меня за все это время. Очень разные люди. Влиятельные. Известные. Разумеется, их тайны конфиденциальны. Даже самые специфические.

— Понимаю.

— Я скоро вернусь, — пообещал он. — Нужно предупредить другого пациента о том, что мы с вами задержимся, как вы и просили. Сейчас я включу музыку. Постарайтесь расслабиться. Прикройте глаза.

— Хорошо.

Вот только я не просила продлить сеанс. Мы ни о чем таком не договаривались. Он выражался так странно, будто опасался, что наш разговор могут подслушать. Явно волновался. Всегда спокойный, сегодня выглядел непривычно взвинченным.

Я склонилась над столом и открыла папку. Невольно зажала рот ладонью. Крик забился глубоко в горле, мешая дышать.

Снимки. Копии полицейских отчетов. Заключение психиатра.

Мне хотелось бросить все эти материалы, оттолкнуть папку подальше и вылететь из кабинета, но в тот же момент я не могла перестать это все изучать. Жутко, мерзко, а оторваться нельзя, физически не выходит.

От фотографий меня замутило. Желудок свело спазмами. Не знаю, как мне удалось не вырвать. Наверное, я просто старалась вчитываться в строчки отчетов и воспринимать ужас, который мне открывался как исследовательский материал.

Разумеется, это и близко не походило на те исследования, которые я привыкла вести.

На первый взгляд могло показаться, что все снимки принадлежат одной женщине. Но потом я увидела стопку фотографий “до”. Лица все же отличались, хотя типаж был одинаковый.

Мой. Это был мой типаж, черт побери.

Кареглазые брюнетки. Высокий лоб, прямой нос, острый подбородок. Отчетливо выраженные скулы. Одинаковый разрез глаз. Пухлый губы.

Казалось, тут набор моделей, которых пробуют на одну роль.

Роль идеальной жертвы.

Нигде не упоминалось имя преступника. Или пациента? Врач называл этого ублюдка “Пациент Р.Х.” Скупые инициалы, но у меня не оставалось сомнений насчет того, кому именно они принадлежат.

До встречи с “Пациентом Р.Х.” все эти девушки выглядели примерно как я, а вот после их лица превращались в кровавое месиво, как и тела. Никто не выжил.

Я старалась не вглядываться в снимки “после”. Не вчитываться в детали отчета. Но какие-то подробности все равно откладывались.

“Р.Х.” сделал это один. Без сообщников. Сделал сам. Голыми руками. Без помощи посторонних предметов. Только собственные кулаки. Зубы.

Психотерапевт описывал пациента как абсолютно вменяемого. Результаты тестов. Экспертиза. Он не показывал никаких отклонений от нормы.

Что?! Как это возможно? Больной урод должен сидеть в тюрьме.

Дверь открылась, и я вздрогнула всем телом, захлопнула папку и посмотрела на своего врача. Он приложил палец к губам и отрицательно покачал головой.

“Молчи, Вика. Молчи обо всем”.

Мужчина отключил музыку.

— Просыпайтесь, Вика, все хорошо, — сказал он. — Полагаю, вы опять вернулись в прошлое. Вам просто приснился кошмар.

Я даже не поняла, что ему ответила. Наверное, просто попрощалась и вышла из его кабинета на негнущихся ногах.

— Береги себя, Вика.

Это было последнее, что я от него слышала. Это был, вообще, наш последний сеанс терапии, потому как на выходных мужчина скончался от сердечного приступа.

Ему едва исполнилось пятьдесят. Крепкое здоровье. Никаких хронических заболеваний.

В тот вечер он просто не проснулся, и врачи только развели руками. Синдром внезапной сердечной смерти.

31

Я ничего не стала рассказывать Марату.

Что он мог противопоставить Хагену?

Наверное, тогда я просто надеялась, что этот ублюдок исчез навсегда. Сначала мне хотелось сдать его полиции. Плевать, что папка с материалами осталась неясно где. Можно было просто пересказать, описать увиденное. К тому же, у меня отличная память. Я запомнила несколько имен. Могла назвать тех девушек.

Но я не сделала ничего.

Синдром выученной беспомощности.

Я слишком хорошо знала, на что способны сильные мира сего. Помнила, что сделали со мной. Не так давно. А ведь у Хагена было гораздо больше власти и безграничного влияния. Его уровень не шел ни в какое сравнение с положением в пищевой цепочке семьи Ахметовых.

Кто его накажет? Кто отправит такого человека за решетку?

Психотерапевт просто показал мне часть информации. Поплатился уже за это. Конечно, его внезапную смерть можно было списать на совпадение.

Но я в такие случайности не верила.

Паранойя разыгралась. Некоторое время казалось, Хаген следит за мной. Только и выжидает, чтобы понять, каким будет мой следующий шаг.

День за днем. Неделя за неделей.

Я думала, Марат заметит мое состояние, начнет расспросы, но он был слишком занят новым бизнесом. Все время уходило туда. Вот и к лучшему.

Прошел год. Хаген так и не появлялся на моем горизонте. Новые события окончательно вытеснили его ужасающий образ из памяти.

Многое изменилось.

Отец Марата погиб. Больше никак не мог причинять зло. Во главе их империи стал младший брат. Такой же урод. Но он бы тоже теперь меня не тронул.

Старый долг закрыт.

Наконец, я могла встретиться с родной матерью. До этого мы даже толком не могли общаться. Родня Марата могла следить за ней, чтобы выйти на нас.

Мы обменивались открытками без подписей или использовали шаблонные фразы, по которым ничего толком нельзя было бы отследить. Употребляли казалось бы обычные слова, которые только для нас имели особое значение. Нечто вроде секретного кода, который формировался сам по себе, без какой-либо предварительной договоренности. Даже такие послания отправляли не напрямую, а через посредника. Нам помогали разные приятели Марата.

Пять лет страха. Постоянного страха, фонового. Пять лет, когда я лишь изредка могла себе позволить набрать маму с чужого номера, просто послушать ее голос.

А она даже не знала, куда именно ей можно набрать в ответ. Хотя уверена, всякий раз она чувствовала, что по ту сторону молчит ее дочь.

Когда Ахметов-старший отправился в ад, где ему было самое место, я наконец смогла вздохнуть спокойно. На тот момент Марат уже устроил для моей мамы переезд в Америку. Длительный процесс. Не должно