Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот эти деньги я потратил на покупку бумаги. Хорошей, «слоновой» (она так называлась потому что была цвета слоновой кости и глянцевая), две полных стопки купил. По двенадцать рублей за стопку. Купил бы и больше, но в магазине больше просто не было. Еще купил почти полную стопку бумаги «александрийской» за восемь рублей, в ней, по словам торговца, не хватало всего двух дестей. И меня тогда удивило лишь то, что приказчик этот реально собирался все листы в этой пачке пересчитать…
Видимо в благодарность за то, что я послал его в пешее эротическое путешествие (ну, не сдержался, прикинув, сколько времени уйдет на пересчет) этот приказчик мне добавил бесплатно и две дести той самой дешевой бумаги — как он сам сказал, «на черновики». Она мне тоже пригодилась: я обучил письму Акима с Авдеем и обеих девок.
Забавно, что бумага стоила дорого, а, скажем, чернила — буквально гроши: пузырек (точнее, глиняный флакончик) объемом кубиков семьдесят-восемьдесят стоил шесть копеек медяками. А гусиные перья, там же продаваемые, полторы копейки за две дюжины. И вот обогащенный этим знанием, я сильно порадовался, что у меня с собой «захватилось» двенадцать неплохих ручек с толстым, практически «паркеровским» стержнем. Китайские, конечно, но очень неплохие. Их вообще-то Витькина мать набрала на какой-то конференции, где их раздавали в качестве сувениров, причем набрала именно как «запас стержней для паркеровской ручки», а когда выяснилось, что как раз к её Паркеру они не подходят, отдала мне, так как «студентам нужно много писать». Ну а я эту связку (шесть черных, пять синих, по одной фиолетовой, зеленой и красной) сунул в карман сумки и забыл про них. Думал, до осени забыл, а оказалось… до зимы, только вообще не «следующей».
Потом, конечно, то есть с появлением мощного источника денег, проблема с бумагой ушла на второй, или даже на третий план — но ощущения жабы остались. И вот эта жаба напомнила мне о «докторе марихуановых наук». Такое прозвище среди реконструкторов Владимир Георгиевич, вообще-то химик по специальности, получил за то, что во-первых, действительно был доктором наук, а во-вторых потому, что занимался разработкой каких-то специальных порохов, изготавливаемых из конопли. И вот он как раз и говорил, что из конопли получается такая замечательная целлюлоза. А еще он говорил, что для того, чтобы целлюлоза была еще замечательнее, то грядки с коноплей — сразу после того, как она отцветет и будет вырваны все мужские растения, дающие лишь хреновую посконь — нужно «удобрить» карбидом кальция из расчета, если не путаю, сто кило на гектар. И неторопливо выделяющийся при этом ацетилен увеличит урожай семян на треть минимум, на столько же увеличится выход волокна — да и волокно это по «пороховым» свойствам будет много лучше. Ну и в других применениях конопляной целлюлозы — тоже.
Мужики конопли выращивали много, ведь это и одежда, и до недавнего времени основное масло, и веревки, в народном хозяйстве очень нужные. А доктор технических наук тем и отличается доктора, скажем, искусствоведения, что может даже школьнику про свою науку все объяснить простыми словами — и школьник всё поймет. Я кое-что про коноплю понял, так что карбидная печь у меня заработала еще до доменной. Ну а то, что пришлось сделать для этого турбогенератор на тридцать киловатт — мелочь, я ведь уже не первую турбину сделал. А вторую…
И оказалось, что Владимир Георгиевич насчет карбида и конопли был прав. А еще он был прав в том, что «даже при использовании сульфатного процесса конопляная целлюлоза будет получаться почти белой». Но вот чтобы в этом убедиться, пришлось сначала сделать еще один турбогенератор: может быть имелись и какие-то другие способы получения щелочи, но я знал только про электролизный. А нужная для этого дела соль… поначалу пришлось использовать дорогую «рыночную», но с недавних пор мне эту соль девать стало некуда. Мои надежды на то, что казна себе ее заберет, не оправдались: Карнеев, уточнив планируемые объемы выпуска «отхода калийного производства», мне просто выдал «привилегию на торговлю солью» и заморачиваться ей больше не стал. Ну да ладно, мужиков у меня много, а перевезти с Камы поближе к ярмаркам миллион-другой тонн стало как бы и не очень трудно.
Совсем нетрудно: Ванька все же придумал, как увеличить выпуск паровых машин и только за тридцать второй год в Алексине на воду спустили сорок два парохода. Совсем, конечно, небольших: там на верфи собирали «стандартные» малые расшивы тонн на двести пятьдесят груза и на каждую ставилось по две машины. Конечно, восемьдесят сил — это не очень-то и дофига, но кораблики шли «по стоячей воде» со скоростью в районе километров пятнадцати в час, а потому рейс от Березников до того же Алексина проходили примерно за неделю. Потому что плыли и днем, и ночью: не зря же я карбид-то делал, так что плыть по ярко освещенной ацетиленовым фонарем реке оказалось несложно. И «первая партия» пароходов в первый же год доставила в Алексин первые сто тысяч тонн соли…
Карнеев «выбил», причем специально «под меня», царский указ о том, что мне устанавливается акциз на продажу этой соли в размере половины от выручки, а вот цена была оставлена на мое усмотрение. Ну гулять так гулять, я «установил» розничную цену в копейку за фунт (то есть две с половиной за килограмм или сорок копеек за пуд), и тем самым вырубил самый прибыльный бизнес Строгановых: у них цена была раз в десять ниже, но на солеварнях Соликамска и «серебром», а у меня цена такая была непосредственно в Москве и «ассигнациями». Так что их