«московская оптовая» цена в тридцать копеек за пуд серебром оказалась неконкурентной. Строгановы бросились было царю жаловаться, но тут уже Канкрин вмешался: оказалось, что Павлов платит в казну акцизных сборов с соли чуть ли не вдвое больше, чем Строгановы. А с учетом всех прочих от меня выгод…

Вообще-то нормальный человек в год съедает этой соли килограмма три, а во всей Московской губернии народу проживало чуть больше полумиллиона человеко-рыл. То есть всех от пуза солью прокормить хватило бы полторы тысячи тонн. А сотни тысяч тонн вообще на всю Россию почти хватит! И я сильно порадовался тому, что железные дороги мои уже достаточно широко раскинулись, так что половину доставленного удалось как-то распихать по разным торговым точкам. А другую половину пришлось использовать в сельском хозяйстве и промышленности: солонцы для скотины устраивать и соду делать для производства стекла: так как аммиак пока возили с коксовых печей, возить соль по реке к железным дорогам оказалось дешевле, чем на месте добычи ее перерабатывать…

А Ванька уже лет несколько как был дворянином: его Наталия Филипповна усыновила. Сначала это проделать хотела Алёна: все же родич, почти что братец двоюродный, но Сорокина её отговорила. Поскольку-де неприлично родню усыновлять, а ей, Сорокиной, отрадой будет то, что фамилия в Родовой книге останется. Забавная мысль, но мы согласились — а через год уже все мелкие свиньинские «мещане» резко знатность рода повысили: Одоевские дворяне из тех, кто жил на Дворянской улице, усыновили-удочерили всех детишек из деревни. Во-первых, потому что «это модно», а во-вторых, потому что за такие деяния жители улицы получали изрядные плюшки. И сразу — поскольку «Никита Алексеевич к этим детям особо благоволит», и в обозримом будущем — так как обучались почти все они в расчете на занятие престижных (и высокооплачиваемых) должностей. Ну, в принципе да: Филиппок Тургенев уже занял пост директора Алексинского судостроительного завода, а Прасковья Амонтова заняла должность главного редактора новенькой «Железнодорожной газеты “Гудок”».

Вот только все это было и уже прошло, а меня дела ждали, так сказать, «будущие»…

Кульминация — начало

Тут уже пора как бы начинать кульминировать, но процесс предстоит небыстрый, так что поделим его на три части. И в первой Герой получит, наконец, причитающиеся ему за героизм плюшки.

Первого апреля тысяча восемьсот тридцать шестого года в девять утра первый пассажирский поезд отправился из Петербурга в Москву, а в девять часов и одну минуту второй поезд пошел из Москвы в Петербург. Где-то за год до этого «торжественного момента» Николай Павлович приперся на пуск второй «большой» домны в Луганск и был очень раздосадован тем, что выпуск первого чугуна из первой домны прошел за день до его визита — ну а я очень сильно порадовался его «опозданию». Потому что «все пошло не так» и из домны вышел чугун, сильно перемешанный со шлаком. Даже, точнее, шлак, слегка перемешанный с чугуном. Оно и понятно: только в зумпфе, как показали мои расчеты, должно было накопиться около тысячи тонн чугуна, а до этого светлого момента должно было пройти еще пара дней. Жаль только, что расчет я сделал уже после того, как через чугунную летку потек шлак. Опять же, народ к печи не привык, работу пока еще не полностью освоил — так что «в демонстрационных целях» в мартены залили чугун из «старых» печей. Которые на фоне «новых» вообще не смотрелись.

Я все свои печи строил по Витькиному руководству: первая, объемом четыре кубометра, соответствовала середине еще восемнадцатого века, вторая, на семьдесят два куба, выстроенная вместо двенадцатикубовой печки Засыпкиных, соответствовала как раз первой четверти века девятнадцатого (если не считать кауперов, конечно) — и была самой большой печью, которую можно было эффективно топить древесным углем. Третья — на триста тридцать кубов — была «американской конструкции» где-то конца семидесятых годов этого же века, и являлась, по крайней мере по словам Витьки, самой большой печью, которую можно было ставить с кирпичной оболочкой. А вот новые, большие (по тысяче с небольшим кубиков) были уже советского проекта годиков так пятидесятых двадцатого века, и были эти «стальные» печи диаметром метров в двенадцать и высотой около тридцати пяти — это не считая восьмиметрового фундамента, наполовину спрятанного под землей. Чтобы такая печка правильно работала, там стояло семь паровых машин мощностью от сорока и до двухсот сорока сил, а обслуживали ее смены человек по семьдесят. Четыре смены по семьдесят человек. И по шестнадцать человек в смену обслуживали кауперы. Правда, на кауперы и восьми было бы довольно, да и на самих домнах полусотни мужиков хватило бы — но как и где еще обучать подрастающую смену?

Зато — если печку кормить агломератом или окатышами и подкармливать кислородом и метаном — печка должна была выдавать по тысяче четыреста тонн чугуна в сутки. А вот так, поглощая простую (хотя и очень хорошую) руду и обходясь как без кислорода, так и без метана, печка спустя месяца три после запуска допыхтела до производительности в шестьсот ежесуточных тонн. Двести двадцать тысяч тонн в год, чуть больше, чем все остальные домны России (не включая, правда, мои «мелкие»). А уж две такие печки…

Тогда Николай Петрович слегка обалдел от увиденного, а когда все же пришел в себя, поинтересовался:

— Никита Алексеевич, вот вы, как я понимаю, нынче привели к разорению всех прочих металлистов. Но ведь России далее железа потребуется куда как больше…

— Я в курсе, поэтому сейчас приступаю к постройке еще двух таких же печей. Здесь приступаю, но есть планы и в иных местах заводы новые поставить.

— Я как раз к этому и веду: что вам еще потребно для развития производств ваших? Земли, привилегии, что там еще понадобиться может?

— Насчет земель я уже Карнееву докладную составил, но чтобы время не тянуть, вам же ее и передам сегодня же. Сдается мне, что у чухонцев есть места весьма перспективные в деле увеличения богатств земель русских. Но это на будущее, а нынче мне было бы очень полезно земли возле Оскола в работу взять. Здесь я уже могу выделать почти тридцать миллионов пудов в год, года через три и до пятидесяти или даже шестидесяти миллионов производство доведу. А с Осколом — так и за сотню миллионов… через три года после землеотвода. Через четыре, а то мало ли что случиться может…

— Вы пуском двух всего печей разом позволили России догнать Британию в выпуске чугуна, а