гостей. — Dwi'n dod â chi brecwast yma. Tra byddwch yn bwyta, byddaf yn mynd cael y ceffylau. Nid yw'r ffordd I'r Ifrits yn agos (Я вам здесь завтрак принёс. Вы пока ешьте, а я схожу за скакунами. Путь до ифритов неблизкий).

Поставив поднос на стол, он улыбнулся Атону, а после, кивнув Авиве, вновь покинул свой дом. Стрэйб, потирая болящие от недосыпа глаза, выполз из своего спальника и украдкой глянул на друидку, которая уже стояла на ногах.

— Завтрак, — коротко бросила она и, подойдя к столу, взяла свою порцию бульона.

Поняв, что Авива всё ещё зла на него, Атон лишь тяжело вздохнул, собрал свои вещи, оделся, и убрав всё не нужное поближе к выходу, сел напротив своей спутницы. Бульон, несмотря на отсутствие мяса или хотя бы овощей, был очень сытным и отдавал какими-то специями. Закуски, представляющие из себя уже знакомое горчащее мясо и твёрдый сыр, остались такими же вкусными. После завтрака оба путника взяли свои вещи, Стрэйб проверил сохранность чаши, и они вышли под палящее солнце, которое уже неплохо припекало, несмотря на раннее утро.

Драго нигде видно не было, значит, оставалось просто стоять и ждать, когда их проводник придёт. Поначалу Атон просто смотрел на свои сапоги и думал о том, как заговорить. Авива же наоборот, смотрела в небо, и по её глазам было видно, что она просто любуется новым днём, не обременяя себя каким-то размышлениями.

— Авива, — подал голос Стрэйб, когда наконец набрался смелости.

Друидка медленно опустила голову и посмотрела на своего спутника пронзительным взглядом, в котором пока не читалось никаких эмоций. Под взглядом своей спутницы Атон, словно нашкодивший ребёнок, ощутил стыд и даже лёгкий жар на ушах, но собрав оставшееся мужество в кулак, продолжил.

— Вчера я повёл себя как скотина, моему поступку нет никакого оправдания. Ты была права, когда говорила, что мы, люди, иногда хуже зверей. Вчера я это сполна доказал, — гвардеец с трудом выдерживал взгляд своей спутницы, но всё же собирая крупицы сил, продолжал смотреть на неё. — Мы действительно несовершенны и совершаем ошибки. Некоторые люди просто забывают о них, но многие стараются их исправить. Я искренне сожалению о том, что вчера произошло, — голос гвардейца внезапно осип. — Если ты решишь после этого уйти, я всё пойму.

Сказав последнюю фразу, Атон почувствовал, как где-то в груди у него зашевелился комок, который одновременно был и очень мягким, и непомерно колючим, терзая душу изнутри. Авива некоторое время молча смотрела на своего спутника, видимо, обдумывая сказанное, а может — проверяя по печати правды его искренность. После она вновь подняла глаза к небу и заговорила привычным, чуть грубоватым, но всё же звонким голосом.

— Ты действительно не такой идеальный, каким кажешься на первый взгляд, но несмотря на это, ты искренний и добрый человек. Я поняла это ещё тогда, в лесу, когда ты не захотел брать меня с собой, боясь, что я могу пострадать. В твоей искренней доброте я окончательно убедилась тогда, когда ты хотел поговорить с той ведьмой и решить всё миром. Да, вчера ты повёл себя хуже зверя, но это был не ты. В том человеке, что вчера повалил меня, не было тебя, в твоём теле был кто-то другой — дикий зверь, смотрящий на мир твоими глазами. Сейчас ты это ты и твои слова звучат искренне, как и прежде. Я не держу на тебя зла и не уйду. Но если такое вновь повторится, я буду окончательно уверена, что люди — самые порочные существа во всех мирах, и навсегда уйду в свой лес.

Атон посмотрел на свою спутницу, в глазах которой горел пусть и неяркий, но всё же огонёк искренней радости. Стрэйб тоже поднял глаза к небу, и в уголках его губ залегла тень улыбки.

— Спасибо, — тихо ответил он. — Я оправдаю твои ожидания.

Драго появился через пять минут. Он шёл быстрым шагом, ведя за собой троих высоких животных — таких же, какие вчера везли тело покойного шамана. Когда ящер и его скакуны подошли, Атон вновь взглянул на высоких лошадей пустыни. Большие губы, маленькие глаза и какое-то глупое выражение морды — одним словом, эти “кони” не внушали никакого доверия.

— Ydych chi'n barod? (Вы готовы?) — спросил Драго, посмотрев на двух людей.

— Ie (Да), — кивнула друидка и подошла к одному из горбатых животных. — Camelau Beautiful (Красивые верблюды).

— Y gorau o'r gorau (Лучшие из лучших), — оскалившись в улыбке, гордо заявил ящер. — Byddant yn mynd â ni mor gyflym na fyddant hyd yn oed yn cael amser i rocio chi (Довезут нас так быстро, что вас даже укачать не успеет).

Драго наскоро разъяснил, как обращаться со скакунами. Когда Авива перевела речь для Атона, тот лишь ухмыльнулся.

— Верблюды, — протянул он, пробуя новое слово на вкус. — Значит, это кони пустыни?

— Да, можно и так сказать, — подтвердила Авива. — Ты умеешь ездить верхом?

— Это первое, чему я обучился, — кивнул Стрэйб. — Второе — это владение мечом.

Несмотря на бахвальство гвардейца, справляться с местными скакунами у него получалось не так ловко, как у ящера и друидки. Когда Авива и Драго уже сидели на своих верблюдах, Атон всё ещё пытался попасть ногой в стремя, которое висело почти на уровне его груди. Наблюдая за попытками неуклюжего наездника взобраться на своего скакуна, ящер ловко спрыгнул со своего “коня” и помог человеку оседлать своего. Друидка же тем временем тихо посмеивалась над неуклюжестью спутника. Когда все всадники расселись по верблюдам, в голове колонны двинулся Драго, вслед за ним — Авива, а замыкал цепочку Атон.

Несмотря на наличие седла, верблюды казались скорее не “конями”, а кораблями — а если точнее, то лодками в штормовую погоду. Качало на них будь здоров, Стрэйба поначалу начало даже мутить, но он стойко сдерживал все позывы. Ко всему прочему, горбы были очень жёсткими, отчего каждый удар о них что спиной, что грудью, был не самым приятным. Атон украдкой поглядывал на своих спутников, и по их лицам видел, что они не испытывают таких неудобств, как он. А может, они просто умело сдерживались?

“Эх, Пепел, прости, что я тебя ругал порой. По сравнению с этим горбатым, ты самый лучший конь из всех. Если вернусь, куплю тебе пучок твоей любимой свёклы”.

Город ящеров скрылся за барханами, в то время как солнце утвердилось на небосводе, и с каждой минутой набирало все большую мощь. Раздеться или что-то скинуть с себя Атон не мог — во-первых,