litbaza книги онлайнСовременная прозаДом образцового содержания - Григорий Ряжский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 102
Перейти на страницу:

Сара поднялась, не глядя на Мирского, оправила халат и едва заметно качнула головой, выражая и знак согласия, и одновременно признавая глупость свою и вину. Затем быстро прошла к двери и осторожно прикрыла ее за собой. Мирский вздохнул, потер нос верхней губой, выключил свет и, закрыв глаза, снова сунул под щеку кулак. Уже засыпая, в последний момент подумал, что матери об этом говорить не станет, пусть это будет в их жизни то малое, о чем ей знать не следует.

Вернувшись к себе, Сара так и не смогла в эту ночь уснуть. Лежала, не снимая халата, думая про то, почему вокруг них с мамой так несправедливо устроена жизнь. Мало того что сама – дочь неизвестного родителя, но и даром, оказывается, она тоже может быть кому-то ненужной. И даже если предлагает себя так, а не иначе, ничего не требуя взамен, ни теперь, ни потом.

И уже под самое утро, когда рассвет набрал достаточно силы и слабый свет, пробивший кухню насквозь, постепенно, через застекленную дверную фрамугу стал перетекать в Саркину каморку, заполняя сначала верх, у протечного потолка, затем опускаясь ниже, ближе к кроватной спинке, и уже далее вплотную подступив к широко раскрытым глазам, она решила, что это была последняя в ее жизни неудачная попытка соединения не по взаимной любви, а лишь по согласию и уму.

Провалиться обратно в темноту удалось на час, не больше – так, чтобы подняться ко времени ухода хозяина на службу. Сон, что навалился вместе с темнотой, был удивительный и страшный. Удивительный, потому что когда она снова погладила щеку спящего Борис Семеныча, то почему-то не обнаружила там теплой колкой щетины. Вместо нее было гладкое, прохладное и неживое. От неживого этого руку она обратно отдернуть успела, но времени рассмотреть то самое, до чего дотронулась, не хватило. Человек, что спал, открыл один глаз – другой, так и оставался прижат подушкой – и сказал:

– А я Петро потому что, а не он. Отец я тебе, а не хозяин.

И натянул одеяло выше головы. В страхе Сара снова протянула руку вперед, уцепила двумя пальцами край пододеяльника и осторожно потянула на себя.

– Папа? – пораженно спросила она того, кто спал в постели Мирского. – Петро? Вы Петро?

Внезапно половина одеяла резко слетела со спящего, словно он с силой сдернул его сам, завернув на другую кроватную половину. И стало светло вдруг и видно все, как белым днем. Рядом с ним, под одеялом, заложив ногу на ногу, возлежала бывшая хозяйская жена, Таня Кулькова, и улыбалась. Она была совершенно нагой, кроме того, на белесой голове крепились частые бигуди, но, казалось, саму ее это никоим образом не смущало. Она протянула руку вперед и положила свою ладонь на Сарину, продолжая гипнотизировать ее своим бесстыжим видом. Сара попыталась осторожно высвободить ладонь, но Татьяна игриво нахмурилась и погрозила ей пальцем. Затем она сжала Сарину руку в своей и положила себе на грудь. Сара подчинилась, стараясь ненароком не вызвать скандала, потому что знала, что никак не сможет объяснить происшедшее Розе Марковне. Но Таня улыбнулась:

– Она в курсе, не бойся. А ты, наверно, думала, Петро здесь, да? – И сама же ответила: – Не было его тут. Я тут, милочка, ясно? – и резко откинула вторую половину одеяла. Там, все в той же позе, с выражением детского счастья на спящем лице, подсунув кулак под щеку, безмятежно сопел Борис Семеныч Мирский, муж и отец. – Ладно, – сменила гнев на милость Татьяна, – хватит. Давай… – и пару раз призывно похлопала рукой по постели в промежутке между собой и мужем, – сюда ложись. Разденься только сперва, – и потянулась к ее халату.

От неожиданности Сара сжалась и схватилась руками за оба халатных отворота, чтобы не пустить Татьяну куда нельзя.

– Меня папа ждет, Петро, – промычала она, чувствуя, как не слушается ни рот, ни голова. – Нельзя мне.

– Как хочешь, – согласилась Татьяна, – дело твое, только тогда я Бориса разбужу, пусть он сам что делать с тобой решает. А Петро твой, говорю ж, не был сегодня. Как ушел, так еще и не было его. Ну что, – она кивнула на хозяина. – Будить?

И тут Сару прорвало.

– Не-е-е-ет! – заорала она что есть сил. – Не-е-е-т, пожа-а-а-алуйста, не на-а-а-адо-о-о!!! – и стала рваться, рваться, рваться: то ли из рук нагой Татьяны, то ли из двери спальни, то ли из Дома их в Трехпрудном, то ли в поисках канувшего в вечность неизвестного Петро…

Утром, как ни в чем не бывало, она поздоровалась с Мирским, подала ему завтрак, с обычной вежливой улыбкой, и даже не натужной. Единственно, глаза не улыбались, и Борис Семеныч отметил это про себя: и то отметил, и другое. Но в целом все было нормально. И даже хорошо.

А дальше снова был привычный круг забот, за исключением того лишь, что с Вилькой ей больше гулять не требовалось в силу набранного им возраста, как и не нужно было уже давно отслеживать горшки, сопли и прочее мелковозрастное детское. По делам вне дома оставались лишь изредка магазины, да и то самое простое: хлеб, молоко, картошка, морковь, буряк и гречка, если повезет. Прочее, как правило, закупала Роза Марковна, отлично разбираясь в качестве и внешнем облике продуктов. Так что выходы из дому во все годы для Сары были редкими и непродолжительными. И даже по выходным, не слишком понимая, куда отправиться ей в большом городе, когда все самое главное уже было не по разу отсмотрено и рассовано по памятным ячейкам, большую часть времени она предпочитала проводить дома, впитывая в себя тексты бесконечных хозяйских книжек про жизнь замечательных людей, про путешествия к дальним землям, про диковинных зверей и удивительные открытия. Другими словами, годы шли, менялись отрывные календари один на другой, но реальный шанс найти для себя взаимность, равную той, какую задумала в ночь тогдашнего своего позора, не образовывался никак.

Однако случай такой подвернулся в самом конце шестьдесят девятого, за год до тридцатого дня рождения, когда Сара, не надеясь на чудо, почти уже поставила на себе окончательный и прощальный крест по женской части.

В тот день хоронили Алевтину Степановну Чапайкину, прошлую соседку сверху, педагога по искусству и картинам из Московского Университета, Глеб Иваныча, начальника из КГБ, неразведенную жену. Умерла она как-то незаметно для всех: внезапно пропала из Дома в Трехпрудном в шестьдесят третьем где-то, говорят, по одноразовому скандалу с супругом, вместе с дочкой Машей, что виолончель с собой таскала все, в деревянной кожуре, музыке на ней училась скрипичной. А жить вроде стала у отца, члена ЦК партии, тоже видного деятеля, как и муж или даже больше. Сама же Алевтина Степановна про быстротечный обширнейший инфаркт знать никогда ничего не ведала: сердцем ни разу не слышала, как и не предчувствовала чего-либо нехорошего вообще – ни от здоровья, ни от болезни. Завалилась разом: у себя в университете, на лекции, и, пока везли, скончалась в машине «скорой помощи». Патологоанатом удивлялся потом безмерно – столько, сказал, рубцов на сердце и никаких при жизни симптомов никогда. А болезни сердечной, прикинул, лет пятнадцать, судя по всему, не меньше. Это, если отмотать, то год пятьдесят четвертый так получается, пятьдесят пятый. Дела-а-а-а…

Забирали Чапайкину из пироговского морга, но сама панихида намечалась в МГУ. Роза Марковна решила, что в морге проститься с Алей будет лучше: не так много посторонних соберется и проще будет, без надрыва. Туда же подскочил и Федя Керенский, скульптор, сосед по этажу. Именно там, впервые за все время, сколько жила в Трехпрудном, Сара его и увидала. Ну и наоборот, само собой. В общем, свиделись соседи. Федор осторожно так взял за руку Мирскую, подойдя сзади, и шепнул:

1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 102
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?