Даже против дяди Эма, хотя я надеялся, что мы как-нибудь сможем остаться с ним. Как здорово, что Рита угадала мое желание и учла его при заключении сделки, которая позволит нам остаться вместе с дядей.

Я знал, что этот поцелуй подействовал и на нее. Рита дышала часто, когда я отодвинулся. Ее глаза были закрыты, и с небольшого расстояния, которое нас разделяло, я видел в тусклом свете, как она прекрасна, как совершенна, и я подумал: не может быть, чтобы это происходило со мной. Но ведь было именно так. И понимать, что если бы я только попросил Риту остаться, она бы не села в поезд в полночь, было прекрасно и страшно одновременно. Я был уверен, что она не уехала бы.

Но я не стал просить. У меня мелькнула мысль, что таким образом я заслужу ее прощение за интрижку с Эстель. Я должен позволить Рите уехать, я должен ждать. Хотя это казалось бессмысленным, как и многое другое.

— Все будет отлично, Эдди, — прошептала Рита.

Ее лицо то появлялось в свете фонарей, мимо которых мы проезжали, то вновь скрывалось во мраке.

— Этого следовало ждать, — промолвил я и почувствовал себя виноватым, потому что не ждал.

Вскоре до нас донеслись звуки цирка, и такси подъехало к тротуару напротив главного входа. За воротами мы остановились, глядя на аллею. Не знаю, почему мы остановились и кто из нас сделал это первым. Но мы стояли на месте, и Рита крепко держала меня за руку.

Не известно, о чем она думала. Я думал о недавней ночи, когда я видел аллею сквозь завесу молочной дымки, которая приглушала звуки и обрисовывала огни кругами. Я вспомнил об этом, потому что сейчас все выглядело почти так же — только виной тому было мое сознание, и царивший в нем туман приглушал звуки и рисовал круги. Мне снова почудилось, будто я вижу площадку цирка и слышу ее звуки впервые в жизни. Все опять казалось иным, но это было так странно, что я не мог ни объяснить, ни понять этого.

Сейчас не было тумана, приглушавшего звуки и размывавшего огни фонарей. Ночь стояла ясная, дул легкий прохладный ветерок, отчетливо доносивший привычные громкие звуки цирка.

И тем не менее все это представлялось мне странным, чужим, словно я не проработал здесь целый сезон. Меня охватило чувство, будто я тоже скоро покину это место. Казалось, я вижу цирк с точки зрения чужака, в первый и последний раз, однако при этом все понимаю, заглядываю в самую глубину сквозь полотно прямо в жизни и мысли работающих здесь людей.

— Мне здесь нравится, Эд, — сказала Рита. — Я и не знала, как мне здесь нравится, пока не уехала. За эти две недели в Индианаполисе я соскучилась по цирку. По тебе я скучала сильнее, но и по цирку скучала. Наверное, я могла бы вернуться, даже не будь здесь тебя, даже не будь у меня денег, даже если бы мне пришлось опять выступать в стрип-шоу. В этом есть нечто, что не отпускает тебя, Эд.

Я кивнул. Я прекрасно понимал ее чувства.

— Это доказывает, что то, чему меня учили в школе, на планиметрии, не совсем правильно, — заметил я. — «Целое равно сумме частей». Это не так, если целое — цирк. Его слагаемые составляют куда больше, не знаю, как и почему, но так и есть. Наверное, так бывает и с другим.

— Что ты имеешь в виду, Эдди? С каким другим?

— С тобой и со мной, например. Разве вместе мы сумеем не больше, чем поодиночке?

Рита слегка сжала мою руку:

— Да, Эдди.

— Все, что имеет значение, является чем-то большим, чем просто суммой слагаемых, — добавил я. — Музыка. Ты когда-нибудь слушала великого скрипача, Рита, и думала о том, что он делает? Водит конским волосом по высушенным овечьим кишкам. Это…

Смех Риты прервал меня:

— Какой ты смешной, Эдди! Я никогда не встречала никого, похожего на тебя.

Я тоже засмеялся и почувствовал себя глупо после всего, что наговорил, но я продолжал размышлять об этом. Цирк, думал я, во многом напоминает скрипку. Он создан из таких же неромантичных вещей, как конский волос и овечьи кишки, и Вайсс прав: он рассчитан на то, чтобы завлекать публику, обращаясь к самым низменным инстинктам: сладострастию, болезненному любопытству, жадности, — но в нем есть и волшебство. В нем есть нечто большее, чем неон и рулетка, обнаженные тела и человеческое уродство… Черт возьми, я не могу это объяснить, но это так.

Как будто я действительно видел и чувствовал все это в первый и последний раз!

Через минуту Рита пошевелилась и сказала:

— Эдди, не надо идти со мной в шатер стрип-шоу. Я хочу поговорить с девочками, это займет какое-то время и… Встретимся в фургоне Хоуги?

— Нет! — возразил я. Не знаю, почему ее слова вызвали у меня столь сильный протест. Я поспешно дал задний ход: — По-моему, там никого нет. Кажется, Хоуги уехал готовить нам следующую площадку. А Мардж, я слышал, помогает на одном из аттракционов.

— Тогда где мы встретимся?

— У Ли. Через час?

— Наверное. Да, это займет как минимум столько времени. Не заблудись, Эдди.

Я улыбнулся:

— Я бы лучше пошел с тобой.

— В палатку для переодеваний? Даже если я буду за тобой присматривать, я не смогу тебе там доверять.

Рита погладила меня по щеке и ушла. Я стоял и смотрел ей вслед, пока она не затерялась в толпе. И я продолжал стоять, потому что мне было страшно двигаться. На площадке имелось одно место, куда мне точно не следовало идти, однако я понимал, что если сделаю шаг, то ноги сами понесут меня в том направлении. Но я не мог быть вечно прикован к одному месту, и я сделал этот шаг, и ноги понесли меня к фургону Хоуги.

Не знаю, чего я ожидал. Я постучал в дверь. Она была открыта, и Хоуги крикнул, чтобы я входил.

В фургоне находился Вайсс. Он сидел верхом на стуле. Вайсс выглядел усталым, судя по всему, давно не спал. Хоуги снова втиснулся в кухонный закуток. Перед ним стояла бутылка. По его лицу трудно было понять, напился он или нет, но бутылка была полной только наполовину.

Мардж сидела на постели в конце фургона. Она вся как-то съежилась, словно ей было холодно… или страшно.

— Привет, парень, — сказал Хоуги. — Выпить хочешь?

— Нет, спасибо, — ответил я.

Вайсс молча кивнул мне. В фургоне царила тишина, и я пожалел, что пришел. Но я не мог повернуться и уйти. Вскоре Вайсс спросил:

— Где твой дядя, Эд?

Если бы я сказал, что не знаю, это прозвучало бы глупо.

— В Цинциннати, — произнес я. — По делам.

Вайсс уставился на меня, и я понял, что он гадает, что за дела я имею в виду, но я посмотрел на него без всякого выражения, и он не стал уточнять. Я не сводил глаз с Вайсса, потому что не хотел глядеть на Хоуги или Мардж.

«Почему мне не хватило ума держаться отсюда подальше? — подумал я. — Черт возьми, мне хватило ума, но я им не воспользовался». Фургон напоминал похоронную контору.