мы с ней ранними утрами и поздними вечерами косили траву на одной небольшой лесной полянке, где-то в приграничной территории с государственными лесными угодьями. Чтоб хватило корма для нашей кормилицы — коровы (отец болел, и у нас было мало сенокосных трудодней, по которым выдавал колхоз сено). Очень неприятны ощущения честного, а тем более такого религиозного человека, как моя мама, вынужденного воровать — брать не свое. Не поднимайте очи долу любители комсоветской эпохи, что тогда де была высокая моральная обстановка, этакий показательный моральный климат. Собственность-то называлась общенародной, да распоряжались и пользовались ею лишь облеченные властью комсоветские рукамиводители. Всем другим, чтоб выжить, приходилось, ломая себя, нарушать установленные за тысячелетия религиозные каноны…

Беда не приходит одна. Пришла беда, открывай ворота… В колхозе нашей деревни начался падеж лошадей из-за какой-то карантинной болезни. Стали работать на быках. Можно было приглашать технику МТС, но за ее использование брали «железную» натуроплату зерном — 2я заповедь (1я — естественно, сдача хлеба государству). А тогда и 100 г на трудодень не получишь! Затем пронесшийся ураган погубил созревающие хлеба. В колхозе стало совсем плохо.

В 1948 г. мне, как и другим десятилетним мальчишкам вручили трудовую книжку колхозника колхоза «Гигант». Как говорится, взяли будущего раба на учет. К этому времени мы уже умели практически все. Топором, молотком, рубанком, долотом, вилами, граблями, лопатой, косой, кнутом… Могли ухаживать за домашним скотом, возделывать огородные и полевые культуры, обращаться с лошадьми (ездить верхом, выводить из стойла, запрягать и распрягать, смазывать колеса телеги и т. п.), заготавливать дрова. Участвовали (помогали взрослым) в работах по доведению продукции льна до ткани и одежды, и масла, животноводческой продукции — до мяса, масла, кожи и изделий из шерсти, зерновых культур — до хлеба, кормовых культур — до сена. Всего не перечислишь.

К «трудовым занятиям» начинали привлекать с 4–5 лет. Лет с 7 учили ко всем крестьянским навыкам, а по отдельным работам начинали возлагать ответственность (накормить кур и поросенка, загнать домой скот, поливать огурцы и капусту). Года два до получения трудовой книжки я работал уже в колхозе, но отрывочно, и итоги работ заполняли в трудовые книжки родителей.

Это великий за тысячелетия отработанный способ приучения к труду, к ответственности, к трудоспособности, формирования самостоятельного человека. Стимул для подрастающих крестьян — оценивали человека не по росту и умению говорить, а по умению делать. Так вот закрепили за мной быка Борьку с обрубком хвоста — работавшие до меня «ухари» отломили ему часть хвоста за непослушание. И я все лето с утра и до вечера (с 600 до 2000 с перерывом на обед в жару с 1100 до 1400) работал со взрослыми: возил навоз, воду и все другое. На сенокосе верхом на лошади возил копны сена и другие работы выполнял. При окучивании картофеля верховым водил лошадь по бороздам. Из-за большого количества работ верхом на довольно отощавших лошадях без седла наши, простите, задницы приобретали красный цвет, как у обезьян. На обмолоте зерновых культур возил на лошади солому от молотилки. Пропалывал и теребил лен. В конце сезона чувствовал себя значительно повзрослевшим, в какой-то мере самостоятельным.

Но … все это за бесплатные трудодни. И вот тут тысячелетний опыт жизни крестьянства встал в непримиримое противоречие с комсоветским отношением к крестьянству. Даже детский труд крестьянский не оплачивали. Высветилось даже в детском мозгу: смысла в крестьянствовании сейчас нет. Надо овладевать другими специальностями, другим делом, чтобы быть человеком самостоятельным, а не рабом. Мама стала регулярно приговаривать: Лень, учись, учись!

Хороший, поучительный урок. После этого все лицемерные демагогические прокламации комсоветских вещателей о рабоче-крестьянском государстве, гербе с серпом и молотом выглядят просто издевательством. Если не более.

В 1949–1950 гг. комсоветами с большим апломбом была реализована программа укрупнения колхозов. Для повышения эффективности сельскохозяйственного производства. Якобы. Без дополнительных затрат государства, без ослабления налогового бремени как с колхозов, так и с домашнего крестьянского хозяйства. Объединили у нас три колхоза: Кугланурский, Устьянский и Вынурский. А суть процесса очень простая — уменьшить права колхозных крестьян на управление своим производством. Превратить их в обыкновенных рабочих, сельскохозяйственных рабочих, как писал еще в 1917 г. классик большевизма. Если раньше крестьяне как-то влияли на принятие решений, выбирали из своего круга председателя. [Правда, после войны, когда стали всю произведенную колхозом продукцию выгребать, смысла в этих правах уже не стало. Что получать за труд — от обсуждения крестьян не зависело. Комсоветами было жестко продекларировано: первая заповедь — сдать зерно по символической цене государству, вторая — выплатить натуроплату государственной МТС, в-третьих, повторена вековая крестьянская заповедь оставить семена для следующего года. Об оплате ничего не говорилось].

На мой взгляд, эта программа преследовала главную цель комсоветов — взять управление колхозами в свои руки. Все эти собрания — стихия, анархия. Нужно закрутить гайки (сейчас культурнее выражаются — выстроить вертикаль власти). В крупных колхозах — организовать собрание всех колхозников невозможно. Вместо общих собраний — собрания уполномоченных (подобранных, назначенных председателем). Председателями хозяйств направляют из центра («тысячников») партийных работников — проверенные комсоветские кадры. Они — не колхозники, имели паспорта, их зарплата — по установленным сверху ставкам. Всеобщая комсоветизация колхозов для полной их управляемости, чтоб никакой «партизанщины».

А жизнь колхозников не улучшалась. Идеологический комсоветский пресс тем временем нарастал. В школе начали создавать пионерские и комсомольские организации (естественно, в колхозе тоже и комсомольскую и партийную организации). Мне не исполнилось еще 14 лет, поэтому сказано было стать пионером. Я отказался. На меня стали давить, обзывать монахом. Хоть из школы уходи. Пришлось подчиниться. Как одного из лучших по успеваемости назначили даже председателем совета дружины. Заседаний и прочего я не вел. Выходя из школы, прятал галстук в сумку. Что делать — сломали. И в комсомол я вступил вскорости, уже не сопротивляясь.

В соседней Пачинской семилетке хорошего учителя Валентина Александровича (фамилию забыл, наверное, Дербенев, он к нам приезжал представителем на экзамены) уволили с работы за участие в праздновании церковного праздника.

В целом усилилась антирелигиозная работа. В церковные праздники обязательно устраивали рабочий день. Строго запрещали молебны с просьбой Бога о дожде, хорошего урожая и т. д.

«Интересной» была политика комсоветов по образованию подрастающего поколения колхозного крестьянства. «Рабоче — крестьянское» правительство и правительство царского феодального государства, официально ущемлявшее права крестьянства как самого низшего сословия, ничем по существу этой политики не различались! Для армии необходимы более или менее образованные солдаты (умение читать, писать, считать), основным поставщиком которых было крестьянство. Поэтому сначала сделали обязательным начальное образование (1948–1949 гг.), а затем —