Игорь узнал об этом случайно.

И недолго думая подкараулил, чтобы задушить. Но сначала трахнул в жопу на заднем дворе участка полиции, куда она пришла исповедоваться.

Разорвал ее в кровь, а потом отдал пьяным зекам.

Тело похоронили на кладбище.

Стук в дверь отвлек Андронова от заключительного акта в жизни Марины. Он вытащил член, оттолкнул ногой безвольное спортивное тело и принялся заправляться.

— Да… — рявкает он.

В подвал со всеми излюбленными приспособлениями садиста заглядывает Ринат. Охранник, водитель и личный киллер Игоря.

— Там Светлана пришла.

— Да, что ты, — хмыкает Андронов и подходит к зеркалу. Зачесывает волосы назад и поправляет одежду. — Ринат. Что у нас с бригадой в Химках. Они ждут оплату?

— Уже неделю босс, — подтверждает Ринат, которого волновало, только чтобы его деньги всегда вовремя падали на счет семьи в Ташкенте.

— Заплати им и… вышли презент, — Ринат вопросительно поднимает брови и видит как Андронов кивает на почти обездвиженное, обнаженное тело Марины. Та словно чувствует. Открывает слипшиеся от слез глаза.

— На сколько? — все сразу понимает Ринат.

— Пока не сдохнет. Мне она больше не нужна.

Все верно, теперь у него будет сладкая девочка, Светлана.

— Игорь, — слышит он хрип у самой двери. — Игорь пожалуйста, я же люблю тебя. Я всегда тебя любила! Пощади…

Он смеряет взглядом окровавленное, окрашенное следами плетки тело и отворачивается.

— Не забудь вернуться к семи Ринат. У меня бильярд, — говорит он и толкает дверь, тут же слыша за спиной рванное рыдание.

Но ему это неинтересно. Гораздо любопытнее, что скажет ему Света.

Тело наливается свинцом, когда я вхожу через привычные, парадные двери. Огромный дом встречает меня тишиной и богатством.

С картин смотрят абстрактные фигуры, с потолка свисает огромная люстра.

Здесь прошло много приемов, на которых мне приходилось действительно играть. Заводная кукла. Пышное платье. Милая улыбка. Марионетка в руках опытного кукловода. Человека, который столько лет находился рядом и прятался за маской благонадежности.

Строгий, правильный. Развратный.

Сглатываю, когда смотрю на дверь кабинета.

За ней моя погибель. Еще час назад я надеялась ее избежать, устроив настоящую истерику в полицейском участке.

Я хотела видеть Максима. Я знала, что его держали именно там. Я хотела взглянуть на него и спросить совета. Спросить, что, если он позволит мне не идти на поклон к отцу? Я буду его ждать. И я бы ждала, потому что люблю. Люблю. Сильно. Безразмерно. До слез.

Но офицеры с каменными обрюзгшими от жратвы и пойла лицами даже не захотели меня выслушать.

Сказали все вопросы решать с мэром. Как будто у меня есть возможность что-то с ним решать.

Ясное же дело, что потребует от меня этот старый извращенец. Вопрос лишь только в том, как потом не покончить с собой после…

Ну ладно… Ладно. Многие молодые живут и трахаются со стариками. Но ведь ни один из них не заменял мне отца. Вернее, делал попытку.

Заношу руку над дверью и слышу звук отъезжающего автомобиля. Подбегаю к окну и вижу, как машина Андронова выезжает через кованные ворота. Он уехал? А как же наш разговор? А как же вызволение Максима?

А может быть это тот шанс? Знак свыше. Мне нужно уходить. Я просто дождусь суда и выступлю свидетелем.

— Светлана… — кожа покрывается льдом от бархатного голоса за спиной. — Нагулялась?

Этот вопрос. Он как издевательство. Он ведь все знает. Видел меня. А теперь ждет, когда упаду на колени и буду молить о пощаде. И ведь придется.

Поворачиваюсь медленно, смотрю в глаза дьявола. Он заберет мою душу. Высосет жизнь. И предательское сознание подкидывает картинки того, как он будет это проворачивать. Издеваться. Уничтожать то светлое, что я в себе хранила. Ту любовь, что подарила Максиму.

— Я не гуляла.

— А я знаю.

Молчание. Неприятное. Растекшиеся ядом в воздухе. И дышать уже нет сил.

— Пойдем, дочка, поговорим.

Дочка? Дочка? Да как он смеет. Какое он имеет право называть меня так, а следом сканировать похабным взглядом? Ненавижу.

Прохожу за ним в кабинет и вижу, как он отправился наливать себе виски. Три четверти бокала. Три кубика льда.

Дыхание задерживаю и хочу излиться покаянной тирадой, сыграть ту роль, о который говорил Константин, но не могу и произнести ни слова. Цепляюсь за ветку дерева на краю обрыва.

— А где мама?

Уголок рта Андронова дергается на мой вопрос, он переводит взгляд на фотографию на камине. Там мы втроем. Вроде бы счастливая семья. Но улыбки натянутые, потому что ради фото всех оторвали от сверх важных дел.

Он поднимает свободную руку с часами Ролекс и мне мерещится. Точно. Но я как будто вижу каплю крови. Или это подсознание издевается, сгущая краски страха и ужаса.

Андронов опускает фотографию на камин. Слышу треск стекла и вздрагиваю.

— Твоя мама нас покинула. Предала.

— Вот как, — в душе ничего. Не удивления. Ни боли. Я бы тоже покинула. Дай только шанс отсюда смыться.

— И ты предала… — стреляет он словами и со стуком ставит стакан на камин.

Сглатываю. Перевожу взгляд. И жажду зажмурится. Столько презрения и ненависти. Столько острого неприятия и похоти. Такой клубок противоречий. Он опутывает, стягивает грудь.

Быстро утираю слезы.

— Я просто влюбилась.

— Да, что ты? — делает он шаг ко мне, и я невольно бросаю взор в окно. Может выпрыгнуть, может быть тогда на его лице выглянет жалость. Сострадание. Хоть что-то! А не это каменное выражение лица.

— Я полюбила Максима.

— Он убийца и насильник.

— Он не виноват, отец! — заламываю руки. — Он защищал меня! Он любит меня!

— Или просто хотел шантажировать меня. Хотел воспользоваться моими деньгами.

— Нет, нет, — мотаю головой, растрепав волосы. — Максим не такой. Он самый лучший.

— Он убил двух человек и смылся с места преступления.

— Но ты же можешь его вытащить? Мы просто испугались. Мы просто сделали неправильный выбор. Ошибку.

— Вся жизнь состоит из череды ошибок и их последствий. Ты бросила меня. И теперь твой хахаль сгниет в тюрьме, — шипит он все ближе, броском змеи впивается в шею, давит, скрадывая воздух и тут же отпускает.

Уходит, берет свой стакан и садится в кресло. Расслабленно. Словно эта ситуацию ничего не значит. Для него ничего. Для меня все.