Теперь уже я искоса следил за его реакцией. Ага! В глазах Собаковода что-то мелькнуло, и лицо еле заметно расслабилось. Он принял мою игру за правду! Он поверил! Верь, Фокин, верь, что ты всем рулишь, что я у тебя под контролем. Как только ты вообразишь меня одним из ручных псов, я тебя укушу.

– Ну ты развоевался! – Фокин по-хозяйски закинул ногу на ногу. Грубость мою он не стал парировать своей. Значит, веду я себя правильно. – Куда идти и с кем встречаться – решать не тебе. Ты что думаешь, мало всяких разных к тебе набивалось? Те же корейцы прямо замучали – так им хотелось президента увидеть. Но шиш им, узкоглазым, перебьются. Скажи спасибо, тебе Василия этого устроили, все-таки он из наших, из славян… Короче, Паша, так: с капризами ты завязывай. Прикажу – пойдешь в театр, прикажу – сам станцуешь маленьких лебедей. Ясно?

– Да, да, все ясно, – устало сказал я. Теперь Собаковод должен увидеть: мой костерок опять притух, вино моей злости перебродило в уксус. – Начальство прикажет – превращусь в мотылька и буду порхать над лампочкой… Это все на сегодня?

– Почти. – Фокин не торопился уходить. – Про хорошее мы с тобой поговорили, осталось про очень хорошее. Ты вот хамишь, а я тебе, между прочим, подарок делаю… Цени, сам склеил!

Собаковод пошарил в нагрудном кармане и достал оттуда свернутый в несколько раз желтый листок, который оказался мятой бумажной короной с зубчиками – такой ее обычно представляют в сказках.

– Надевай, – хохотнул он, – ты у нас царем будешь.

– Ни за что, – отбоярился я фразой управдома Бунши. – Мне не нужно твое царство, Фокин.

Последнее время Собаковод все чаще и с возрастающим упорством подавал мне разные монархические намеки. То табакерку вдруг приносил с царским вензелем, то среди моих книг утром появлялись тома жэзээловских «Династии Рюриковичей» и «Династии Романовых». А однажды я, съев суп, обнаружил на дне тарелки портрет Александра Третьего. Или, может, то был Никита Михалков в роли Александра Третьего? Признаться, физиономии русских самодержцев, кроме Петра и Николая Второго, я помню неотчетливо.

– Да кто тебя спрашивает, нужно тебе или не нужно? – с презрением сказал Фокин и бросил бумажную корону мне на кровать. – Будет приказ – коронуешься, как положено… В Большой театр он, видите ли, передумал! Пойдешь и будешь сидеть, к царской ложе привыкать. Монархи на Руси ходили по балетам, и ты будешь. Со временем балеринку какую-нибудь тебе дадут, все цари у нас были по этому делу…

Я понял, отчего они разрешили встречу с Козицким. Это у них что-то вроде предпродажной подготовки меня. Будущий генсек ООН обязан увидеть президента Волина в здравом уме и трезвой памяти. То есть в скором времени мировой общественности представят нового императора Павла. Один Павел Петрович на Руси уже был – значит, я буду Павлом Вторым. Я вспомнил, чем кончил мой царственный тезка… Табакерку, выходит, носили мне со смыслом.

– А каким же монархом я буду, абсолютным или, допустим, конституционным? – вяло спросил я.

Любопытству моему следовало выглядеть угасающим, инерционным: по легенде, Паша уже скис, перегорел, сопротивления не окажет. Хоть вы короля-солнце из него лепите, хоть японского микадо.

– Не бойсь, все сделаем, как в Европе, – весело ответил Собаковод. Музыкант, похоже, успел его натаскать по теме. – И царь, и Конституция будут в одном флаконе. Ее, конечно, малость переделают, чтобы царь мог в любой момент всех послать на хер и управлять, как его левая пятка захочет… И на посты назначать, само собой, кого пожелает.

Раз меня посвятили в их план, смекнул я, стало быть, перемены вот-вот грядут. Таиться им больше нет смысла. Президент – пленник скоропортящийся, два срока максимум, из которых Волину осталось полсрока. У царя же срок годности не ограничен. Ситуацию можно законсервировать надо-о-олго. Я буду кремлевской Железной Полумаской: вроде как у власти и одновременно в тюрьме.

– Думаете, все вам сойдет с рук? – спросил я. Надеюсь, в голосе моем было достаточно тоски и безнадеги.

– Без проблем, – весело подмигнул Фокин. – Западу наплевать, наш народишко будет рад, а тебе, Паша, куда деваться? Попробуй рыпнись – и еще одна подлодка будет на твоей совести. Или самолетик пассажирский еще один грохнется. Ну а рыпнешься посильнее – и кое-чьи детишки отправятся вслед за мамочкой… В общем, – добавил он самодовольно, – все козыри у нас.

Как бы не так, дружок, подумал я с очень холодной и очень спокойной ненавистью. Одного туза в рукаве и я припас на завтра. Только бы Козицкий не подвел.

Сердюк проверил по карте, высунулся из окна машины, затем опять глянул на карту, наморщил нос и, наконец, сделал вывод:

– Кажется, приехали. Чистый Гарлем, Василь Палыч! И как здесь только люди живут?

Опустив стекло, я посмотрел по сторонам. Конечно же, Сердюк был не прав. Мой личный телохранитель, быстро сделавшийся патриотом Нью-Йорка, еще быстрее привык к вычищенному, выглаженному, чуть ли не вылизанному элитному дип-кварталу, где жила ооновская публика; в гордыне своей он позабыл, как выглядит обычный спальный район мегаполиса – хоть Киева, хоть Москвы.

Этот был далеко не из худших. Здесь, положим, отсутствовали всякие изыски, вроде квадратных газончиков, радующих глаз аккуратной фасонной стрижкой, или разноцветных семейств садовых гномов, которые бы заманивали местную малышню с ними поиграть. Зато не было и явных свалок мусора на тротуаре и зияющих провалов окон. Более того: вход в нужный нам подъезд был перекрыт металлической дверью, еще не успевшей заржаветь, исцарапаться и обезобразиться надписями от всей широты душевной. Маленькое окошечко, забранное решеткой, подразумевало наличие консьержки. Нет уж, никакой тут не Гарлем. Даже не Квинс.

– Жмите кнопку, Сердюк, – сказал я, когда мы с ним приблизились к двери. Дюссолье, Палинка и Шрайбер, страхуя тылы, следовали за нами в некотором отдалении. – И будьте повежливее, иначе нас могут сюда не пустить. Помните, мы с вами знаем только номер квартиры. Спросят: «К кому идете?», говорите туманно: «К знакомым». Поняли?

– А як же, – браво ответил мой бодигард. – Все будет в лучшем виде. Действуем тактично и дипломатично.

С этими словами он крепко придавил кнопку вызова консьержки, заорал «Эй!» и для верности еще забарабанил в дверь, сперва кулаком, потом коленом. Если это и была дипломатия, то, богом клянусь, не наша, не ооновская, а штатовская – выездная модель для стран третьего мира. Где он, интересно, такого нахватался?

Окошечко с лязгом приотворилось.

– Мы в двадцать первую, к знакомым! – Чтобы не канителиться, Сердюк выпалил здешней бабке все сразу и потянул за ручку двери. В полной уверенности, что теперь-то нам и откроют.

Не на таковских напал. Тут вам не рiдная Нью-Йоркщина.

– Документы есть? – потребовали из окошечка.

Сердюк похлопал по карманам и озадаченно взглянул на меня. Свой диппаспорт он, разумеется, оставил в чемодане, а бэдж-идентификатор с микрочипом, пригодный в Кремле, тут был бесполезен: ни фотографии, ни фамилии на этом куске пластика не было. Лишь герб ООН и номер. Самое смешное, что я и сам не удосужился захватить паспорт или удостоверение личности. Чиновники моего ранга обычно перемещаются по зеленым коридорам, досмотру не подлежат, бумажек с собой не носят. Кроме незначительных сумм денег для покупки сувениров детям и внукам.