— Ничего нового и из ряда вон выходящего, — ответил юаровец. — Они все поголовно будут в таких вот майках и лентах, с советским оружием… оружие, правда, румынское, но такие тонкости никого не будут интересовать, в конце концов, Румыния — член Варшавского договора, а что такое «Калашников» в Африке порой знают и малые дети. Их задача — в хорошем темпе выжечь и вырезать несколько деревень — калеча, насилуя, словом, зверствуя вовсю. При этом они постараются оставить достаточно «случайно уцелевших» свидетелей, вполне взрослых, которые смогут подробно описать их внешний вид. И оставить после себя всякие мелочи, свидетельствующие о их непосредственной связи с Советским Союзом: пустые сигаретные пачки и консервные банки советского производства, газеты на русском, еще что-то… в общем, изрядный набор трофеев для военных и журналистов. Мой информатор не исключает, что могут оставить и труп одного из своих, для пущей наглядности. Деревенские читать не умеют, и вряд ли разберут, что там у них написано на майках, а вот труп при полном, так сказать, параде, будет выглядеть убедительно. Неважно, белый это будет, или черный. Я полагаю, скорее всего, черный, и, не исключено, натуральнейший коси. Сенсация будет звонкая, особенно если учесть, сколько в столице мающихся бездельем репортеров, в том числе и крупных фигур…

— Коси… — почти прошептал Мтанга. — И этот чертов фронт — не просто марксистский, а фронт коси…

— Ну да, механизм ясен, — сказал Рональд. — По своему положению, господа, вы не можете не знать, какие слухи в последнее время распространяются, и какая пропаганда втихомолку ведется. В своих последних передачах доктор Мукузели, собственно, это озвучивал открытым текстом. Фулу нашептывают, что коси намерены их извести если не поголовно, то через одного, чтобы захватить их сельскохозяйственные угодья и полезные ископаемые. Коси, наоборот, уверяют, что дикари-фулу вот-вот устроят им резню как прохвостам, забравшим слишком много власти, белоручкам, задирающим нос, заграбастывающим богатства фулу, таящиеся в земле. Эта пропаганда еще не развернулась достаточно широко, но она, вы сами знаете, идет. И, вне всякого сомнения, оказывает влияние уже сейчас — особенно на народ темный и безграмотный… — он отставил стакан и вздохнул. — Я не говорю, что после такого вот рейда «марксистов» все взорвется, и сразу. Дела, к счастью, не зашли еще так далеко. Но это — масло в огонь, бензин в костер, сноп соломы в пожар… Вы согласны, что я не преувеличиваю и не паникую?

Они кивнули — Мазур знал обстановку, а уж Мтанга тем более…

— Наше положение обрисовать легко, — продолжал Рональд. — Мы все трое — из разных стран, принадлежим к различным общественным системам, но всех троих накрепко объединяет одно: никому из нас не нужно, чтобы здесь возникла серьезная нестабильность. Всем троим категорически необходимы тишина и спокойствие — и все трое это прекрасно понимают… Прекрасно понимают, я вижу по вашим лицам…

— Тридцать два человека… — сквозь зубы сказал Мазур. — В общем, не армия и даже не батальон…

— Вот именно, — кивнул юаровец с многозначительной улыбочкой. — Народ, конечно, битый и опытный, но они в Африке не одни такие. Есть и получше. Короче говоря, господа, мне начальство разрешило использовать любые средства. Вряд ли это вас ужаснет, вы не те люди… Вам самим наверняка приходилось использовать любые средства. Но у меня, буду откровенен, здесь чертовски мало возможностей. Придется работать сообща, — он глянул на Мазура. — Я понимаю, что вам придется просить санкцию у начальства, но все равно, не обговорить ли кое-что уже сейчас? Я ведь вижу, вы не против…

— Можно и обговорить, если чисто теоретически… — усмехнулся Мазур.

Сам он не сомневался, что санкцию на рейд от начальства получит, как получил в прошлый раз. Подобную провокацию самым жестким образом следует погасить в зародыше, она невольно усилит напряженность в стране, но и Советскому Союзу совершенно ни к чему. А поскольку граница с северным соседом чисто символическая, да и дохловат северный сосед и крайне зависим от транзита своего кофе через здешнюю территорию… Сойдет.

— Минуточку, господа! — буквально воззвал полковник Мтанга. — Прежде чем вы начнете строить планы, не учтете ли мои скромные пожелания? Мне до зарезу необходим пленный оттуда. Крайне желательно, не черный, а белый. Вы — люди с богатым опытом таких дел, вам будет не так уж трудно притащить пленного. Я бы устроил открытый судебный процесс, показал бы его по телевидению, транслировал суд по радио. Это был бы неплохой удар. Давно прошли времена Че Гевары. Нынче белые, участвующие в африканских заварушках — сплошь наемники, идейных среди них как-то не попадается уже давно. — Он мечтательно улыбнулся: — Представляете, как нелепо и недвусмысленно выглядел бы по телевизору белый в униформе фронта коси? Трансляция на всю страну, вы же знаете, как у нас с этим обстоит, какое это мощное средство пропаганды…

Мазур знал — как наверняка и юаровец. Несмотря на существование Министерства просвещения процентов семьдесят населения, главным образом в деревнях, остаются неграмотными, газеты и листовки прочитать не в состоянии. Единственный свет в окошке для них — телевизор и радио. Именно потому на них не жалели денег уже предшественники Папы, создав сеть ретрансляторов, накрывавших всю страну. Даже в глухих деревнях хватает телевизоров, пусть дешевеньких, работающих на батарейках — а уж радиоприемники, от дряхлых ветеранов, до самых современных имеются практически в каждом доме, в каждой избушке на курьих ножках. В самом деле, этакий вот пленный оказался бы как нельзя более кстати. Можно заявить, что его взяли на здешней территории при нелегальном переходе границы — и он после дружеской беседы в хозяйстве Мтанги это с визгом подтвердит…

Когда минут через сорок юаровец покинул кабинет, воцарилось напряженное молчание. На столе у Мтанги стояли три телефона, черный, белый и синий. Полковник прямо-таки не сводил глаз с синего — видимо, как раз по нему и должны были поступать донесения, интересовавшие Мазура не меньше, чем хозяина кабинета. Чуть ли не четверть часа они просидели в молчании, разве что Мтанга время от времени доливал гостю и себе джина. Когда синий телефон, наконец, разразился мурлыкающей трелью, полковник сорвал трубку так, как окруженный врагами солдат выдергивает чеку гранаты, чтобы не сдаваться.

Мтанга слушал. Мазур смотрел на него, пытаясь по физиономии полковника угадать, как там дела. Физиономия, что Мазуру крайне не понравилось, становилась все более разочарованной, злой, даже унылой.

— И никаких сомнений? — говорил в трубку Мтанга. — Да, я понял… Так… Сколько времени прошло? Действительно, подозрительно… Ладно, можете оттуда убираться…

Лицо у него стало таким, словно он собирался шваркнуть неповинную трубку на рычаги со всей силушки, разнеся аппарат к чертовой матери. Нет, сдержался, положил трубку аккуратно, бережно. Угрюмо сказал:

— Проиграли. И мои наблюдатели, и агент в доме клянутся чем угодно: среди приехавших в загородный дом министра Акинфиева не было. Я всегда верю, когда одно и то же говорят два независимых друг от друга источника. К тому же… Кортеж министра прибыл в дом минут на пятнадцать позже, чем следовало бы по расчетам. В городе не было ни заторов, ни пробок, а водители у него лихие… Догадываетесь, что отсюда следует?