Четвёртое сообщение было записано спустя одиннадцать месяцев после операции.

— Эх, Олежа. Жалко, конечно, как оно повернулось. Ты мне почти год подарил, да только без тебя это…, - глухой кашель. — Говорят агрессивная форма. Счёт на недели идёт. Я тебе не плакаться звоню, не для того. Я попросил Тимофея, чтоб когда ты сможешь вырваться, где тебя там держат, он передал мои слова. Не хочу уходить, не попрощавшись. И без напутствия да. Во-первых, Олег Борисович, — смешок, — в лице отцовской фигуры, то есть себя, запрещаю вам горевать, тревожиться и пуще всего себя обвинять. Я считай, уже мёртв тогда был. Всё, что сверху — это бонус. Подарок от судьбы. И подарок этот я получил только благодаря тебе. До болезни я же, как все, жил. Дом — работа — дом. Как выписали меня. Столько эмоций, столько впечатлений получил. Знаешь, например, что твой батя дикарём в Карелию поехал? Не знаешь, поди. Ты бы видел эту красоту. На Сахалине на этом долбаном сноуборде с горы съехал, — отец явно улыбается. — Пропахал носом склон. Все ржали над сумасшедшим пенсионером, а я такой азарт почувствовал. На двадцать лет младше стал. С женщиной одной познакомился. Хорошая. Тоже вдова. Не стал тебе в прошлый раз про неё рассказывать. Я к чему это. Вот эти все эмоции, впечатления, сынок, это ж ты мне их подарил. Поэтому, если узнаю, что ты там себя в чём-то укоряешь, спущусь, ну или поднимусь, тут уж как Бог рассудит, и по башке твоей дурной настучу. Так и знай. Ага, — он замолчал, а когда продолжил говорить, в его голосе проскользнула искренняя тревога. — За тебя у меня сердце болит. Ты ж упёртый, прям как я. Если не смог связаться, значит крепко мешали, но они нашу семью недооценивают. Потому что, если ты что-то решил, тебя никто кроме себя самого остановить не сможет. Пообещай мне только одну штуку, — кашель, — что сдаваться не будешь. Люблю тебя, сын. И спасибо за всё. Будь счастлив.

Этот грёбаный гремлин внутри оказался прав. Он умер, а меня не было рядом, когда это произошло.

Я почувствовал, как что-то лопнуло внутри, когда дослушал последнюю запись. Персефона ещё что-то говорила, но я ушёл в стелс и пулей вылетел из клан-холла. В голове не было мыслей, кроме ненависти к себе.

И к Решетову.

Это их козни. Парагона! Я должен был вырваться через год, как обещано. Я увидел бы отца. Он не уходил бы один, окружённый незнакомыми людьми.

Я выплеснул это всё из себя. Этот горький яд, который отравлял меня изнутри. Рассказал Фурии всё от начала и до конца.

Девушка сидела рядом со мной, сжимая мою ладонь. Когда пересела? Не заметил. Пока говорил, ничего не видел и не слышал.

Яд ушёл, а его место заняла необъятная пустота. Чёрная дыра в груди. Она засасывала любые порывы. Любые попытки придумать что-то осмысленное. Построить планы. Вытягивала из меня эмоции, не позволяя ощутить ни горя, ни радости.

Я просто хотел умереть и больше не прокручивать эти сообщения в голове.

Орчанка взяла моё лицо руками и подняла. Заставила посмотреть себе в глаза. В них я увидел беспокойство за меня. Ей было не всё равно.

В них я увидел тонкую нить, что связала нас. Мы не были одни против всего этого мира. Через безграничный космос, каким-то чудом, мне удалось докричаться до другого живого существа. Родственного существа.

В них я увидел понимание всего, что я сейчас переживаю. Она был сломана, так же, как и я. Но её огонёк ещё горел. Тускло. Колеблясь, как дыхание свечи, но горел.

Она поцеловала меня в этот миг, и я ответил. Мы упали на скатку, срывая друг с друга одежду.

От одной искры вновь разгорелось пламя.

И тьма отступила.

Когда Фурия проснулась, вокруг до сих пор простиралась ночь. Ветер шелестел и развеивал повсюду пригоршни песка. Даже их слегка припорошил.

Она заснула на груди у Гвина, впервые за долгое время, ощущая себя в безопасности. Не в одиночестве. Не против всего света с беззащитной спиной.

Девушка примирилась со своими чувствами и с тем, что на той стороне всё неминуемо развалится. Однако больше она не хотела упускать возможность быть счастливой здесь и сейчас из-за страха о том, что может быть.

Первое, что она увидела, открыв глаза, это мирно посапывающего дроу. Во сне его лицо разгладилось. Вернуло себе толику цвета и жизни. Сейчас он не выглядел свежеоткопанным мертвецом.

Она понимала, в каком состоянии эльф находился до их разговора, потому что и сама прошла через это. Когда не стало отца и когда пришла в себя в палате, перестав ощущать ноги. Врачи кололи в них иголками, а она хотела почувствовать хоть что-то. Боль. Щекотку. Лишь бы вырваться из этого состояния тотального равнодушия, где все эмоции скованы льдом.

Девушка аккуратно села, стараясь не потревожить спящего. Её мысли перескочили на один из фрагментов их разговора.

Он рассказал ей, что их сроки давно прошли. Это объясняло расхождение дат на форуме. Никакого сбоя. Просто злой умысел. Всех участников эксперимента обязаны были выпустить из капсул, но не сделали этого… Это вызвало у неё гнев и обиду, бесспорно, но в голове засела и ещё одна мысль, которая не давала ей покоя.

Гвин явно помнил зачем полез в эту капсулу. Чтобы спасти отца! Не оставлял попыток связаться с ним, и, наконец, ему это удалось. А что она? Она попыталась хоть раз выйти на контакт с матерью? Или с лёгкостью забыла свою прежнюю жизнь. Вычеркнула, как будто её и не было. Лишь бы не думать о том, что рано или поздно ей придётся вновь расстаться со своими ногами.

Что она за человек такой? Человек ли она вообще?! Эгоистка! Дрянь!

Орчанка залепила себе пощёчину, чувствуя, как щека начинает пульсировать.

Вам нанесли 389 единиц урона

Кто сидел с ней в палате? Кто ухаживал за ней?

Вам нанесли 412 единиц урона

Кто стал её главным фанатом после смерти отца? Кто ездил на все её выступления? Кто терпел её ублюдочный!

Вам нанесли 396 единиц урона

Несносный!

Вам нанесли 755 единиц урона (х2)

Строптивый!

Вам нанесли 313 единиц урона

Характер!

Она давно перестала чувствовать своё лицо, которое превратилось в один большой синяк. Лопнула губа. Из носа стекала алая струйка. Песок размок от капель крови и слёз. Её душило от ненависти к себе. Хотелось кричать, но она боялась разбудить его.

Фурия вновь ткнула себе в самое нутро ещё одной резкой злой мыслью. Если они обманули по срокам, с чего ты решила, что не обманули во всём остальном? Был ли погашен кредит? Или в дополнении к моему исчезновению, это ярмо до сих пор висит на маме?! Ты даже не удосужилась узнать это!

Девушка замахнулась, вкладывая всю доступную ей силу в этот удар. Когда ладонь орчанки почти коснулась собственного лица, рука Гвина, как был, из положения лёжа, перехватила её запястье. Удержала.