Этому есть объяснение. Забросить диверсионные группы с оружием, рациями, продовольствием и прочим снаряжением на чужую территорию всегда очень сложно. Но если там уже существуют подготовленные обученные агенты, заранее созданы секретные, подпольные базы, на которых хранится все необходимое для диверсионных групп, то задача облегчается.

Где действовал австро-венгерский отряд или, как в ту пору говорили, контингент, подготовленный Яковом Серебрянским, неизвестно.

Попробую обратиться к очень взвешенным, сдержанным воспоминаниям Героя России Юрия Колесникова, «действительного члена группы “Я”». В начале войны он готовился к заброске в тыл врага под руководством Серебрянского. Вместе с ним в уфимской спецшколе проходили обучение немцы… офицеры вермахта. И вовсе не сдавшиеся в плен, а те, кто отслужил в Германии, а потом воевал в гражданскую в Испании на стороне республиканцев. После поражения эти члены интербригад обосновались в СССР. Началась Великая Отечественная война, и немецкие антифашисты вошли в различные специальные группы. Они не только учились сами у Серебрянского и его помощников, но и передавали опыт будущим разведчикам, таким как легендарный Николай Кузнецов.

Необходимо упомянуть здесь и «Красную капеллу». Существует твердое убеждение, что к августу 1942 года она была полностью уничтожена. Однако это не совсем так. Некоторым антифашистам все же удалось избежать ареста. В частности, тем, кто действовал в Гамбурге. Агенты этой группы, которая была создана Серебрянским и Эйтингоном, не были напрямую связаны с группой Харнака — Шульца-Бойзена. Они работали в основном в фирмах «Фарбен индустри» и «Тиссен», а также в порту Гамбурга. Все эти люди, а также еще несколько агентов влияния ушли в подполье. К сожалению, о их деятельности известно немного. Но можно предположить, что и они не были обойдены вниманием Серебрянского.

А в конце войны Яков Серебрянский вместе с Абелем-Фишером и другими профессионалами разведки участвовал в операции «Березино». Авторство операции приписывают полковнику из Четвертого управления Маклярскому. Сталину идея понравилась.

Тогда НКВД месяцами и до самого мая 1945 года дурачил немцев, маскируясь под немецкую часть, сражающуюся с Красной армией в ее глубоком тылу. Из Берлина летели на помощь «своим» опытные офицеры, диверсанты, сюда перебрасывались оружие, деньги, продовольствие. Спускавшихся на парашютах немцев встречал сухощавый офицер вермахта. Он же Абель — Фишер. Из семейной переписки Вильяма Генриховича я узнал, что появлялся в том чекистском отряде и Яков Серебрянский.

Почему-то точно установлено, что Яков Исаакович привлек к сотрудничеству — не буду писать, завербовал — взятого в плен фашистского гросс-адмирала Редера, возглавлявшего до 1943-го ВМФ Третьего рейха.

Но как такое удалось? Анатолий Серебрянский узнал об этом от самого Павла Анатольевича Судоплатова.

— Арестованного в 1945-м Редера привезли из Германии и поместили на даче Судоплатова. Адмирал и не подозревал, что это за место. К нему подселили моего отца. Он знал немецкий в совершенстве, хотя не уверен, что его произношение было безукоризненным. Но адмирал Редер мог предположить, что сосед-бизнесмен общается с ним на одном из многочисленных немецких диалектов. Отец говорил по-французски, по-английски, на иврите — недаром много лет проработал нелегально в Палестине, Франции, Бельгии, Скандинавии, а еще в Китае, Японии и много где еще. Вообще в моей семье языки давались легко. Мама прекрасно говорила по-французски. И настолько это в нее вошло, что перед смертью она вдруг заговорила по-французски. Почему, я не понимаю. Может, из-за того, что они там долго жили?

Тут я позволю себе сделать одно предположение. Когда отец обосновывался как разведчик-нелегал в какой-либо стране, он пользовался разными легендами. Но всегда представлялся не местным, не коренным жителем, а эмигрантом. Так, в 1929-м во Франции он открыл фабрику, и его деятельность никогда не вызывала подозрений. Может, эмигрировал по легенде из Германии или другой страны. Только не из России: в 1929-м эмигрантов оттуда быть уже не могло.

Вот и адмирал не догадывался, кто мой отец. Редеру он представился интернированным бизнесменом из Германии, говорили они только на немецком, и сомнений у Редера не возникало.

За какое-то ограниченное время, а было у него еще много других важных дел, «бизнесмен» убедил адмирала, что тому надо идти на взаимовыгодное сотрудничество с нашей страной. В 1955 году Редера освободили, полагаю, не без нашей помощи. Видимо, его хорошо использовали в 1947 году в Нюрнберге. Наверное, благодаря этому он избежал смертной казни. Редер прожил до 1960-го.

Когда 8 октября 1953 года Якова Серебрянского арестовали в очередной раз, пыток не применяли. Но как издевались!.. Постановление об амнистии, принятое в августе 1941 года, отменяли. Завели уголовное дело на жену Полину. А Якову Исааковичу высшую меру предложили заменить на 25 лет лагерей.

И никаких доказательств вины. Но генерал-майор Цареградский давил, требовал признания. Какого? В чем? Следователь настаивал: вы шпион — и английский, и французский. Полная нелепость. До XX съезда оставалось всего ничего. Многие политические, дожившие до середины 1950-х, уже были амнистированы, кое-кто и реабилитирован. Они начали возвращаться домой. Но Серебрянский попал в политические жернова, из которых было не выбраться.

— А что за история с некоей токсикологической лабораторией? Вашего отца обвиняли в ее организации.

— Здесь у меня есть очень четкое понимание, — уверенно говорит Анатолий Яковлевич. — Сын заместителя наркома Ежова Семена Жуковского написал книгу о своем отце. Тот был хозяйственником, его расстреляли вместе с Ежовым. Хотя к оперативным делам он отношение имел косвенное.

Жуковский-старший интересен тем, что когда после кровавого Ежова пришел Берия, то произвели очередную реорганизацию. И эту пресловутую лабораторию у моего отца забрали и присоединили к хозяйству капитана госбезопасности Алехина. И Жуковский в своей книжке приводит выдержки из протокола допроса Алехина. Тот пишет: «Я получил химлабораторию. Я считаю, и я написал по этому поводу докладную, что эта химлаборатория — настоящее вредительство. Потому что там не было ни одного химика. Там были какие-то бывшие белые эмигранты… Надо разобраться в деятельности предыдущего руководства этой лаборатории».

Тот же историк разведки Анатолий Судоплатов пояснил мне, что химлаборатория, она же токсикологическая лаборатория, для отца была прикрытием в Москве для работы его группы. Я могу сослаться на Зою Зарубину, которая мне тоже кое-что об этом говорила. Были такие семьи разведчиков — Василий и Лиза Зарубины, Павел Судоплатов с женой, Серебрянский с моей мамой Полиной.

Мы знали, что они куда-то уезжали, откуда-то приезжали, мы всегда были рады их видеть. Но куда уезжали, мы не знали. Чем занимались, тем более. А они на работе сидели рядом в комнатах, и все делали одно и то же дело. Но чем конкретно занимались? У каждого были свои секреты.

В 1956 году, после смерти Серебрянского, его сына вызвал в Военную прокуратуру какой-то большой чин.