И, уже прощаясь, она сказала мне несколько слов почти шепотом:

— Я решила проблему с моим приемным сыном Ань Лушанем. Вот так решила (и она весело щелкнула пальцами). Скоро император вызовет его и даст ему высший из титулов. Он станет наследственным гуном. Получат титулы и его сыновья. А ненавидящему его мальчишке придется-таки все это проглотить — а может, дело обойдется и без всех прочих его опасных глупостей. Ну, я с ним еще поговорю. Вот и все, и все! Ведь у тебя есть способ передать весточку в Фэньян? Я сама не хотела бы этого делать… Да, и надеюсь, что бедную актрису не будут за эту дерзость… — она стрельнула в меня глазами — …больно бить!

«Весточку в Фэньян я, естественно, передал, хотя и по-своему. На следующий же вечер, задумчиво глядя в потолок, обитый коврами, за которыми, как мы уже знали, обнимала руками и ногами балку Меванча, я слушал, как читает свою роль Юкук.

— Вы говорите, господин, что Рокшану дадут титул и, видимо, новые подарки. Но есть проблема — ему для этого надо будет приехать в столицу. А вот этого бы ему делать не следовало. Потому что у меня появились странные данные прямо из канцелярии премьера: премьер настолько разъярен этой акцией собственной сестры, что к приезду Рокшана готовит что-то непонятное. Лучше бы ему заболеть и отсидеться у себя в ставке. А мы пока узнаем, о чем речь — о покушении, новых обвинениях или о чем-то другом. Но в любом случае среди своих войск ему пока будет безопаснее. Как, хозяин, будете вы ему об этом писать?

— Ну, видишь ли… В принципе его смерть нам точно ни к чему, и вот как раз сегодня я собирался писать ему о некоторых его интересных идеях насчет торговли железом — а попросту, оружием, — минуя территорию империи… Но ведь придется сначала узнать, что премьер еще придумает, — задумчиво мямлил я, не сводя глаз с потолка.

Все, что мне на самом деле требовалось, — это запереть полководца в его ставке, чтобы он чувствовал себя там как загнанный зверь. Ну, и по возможности, — чтобы уважаемый премьер-министр напрочь отказался от посылки войск на новую авантюру, опасаясь глупостей со стороны Ань Лушаня с его сотней с лишним тысяч пограничников.

Честное слово, это было все, что мне требовалось, — на большее я не рассчитывал.

Ну, может быть, еще надеялся отвлечь Рокшана сумасшедшими идеями о дружбе с халифатом — опять же через северные торговые пути, через земли киданей и других тюрок. (Хотя идея была и в самом деле неплоха, и ее следовало обдумать.)

А пока что — все, что угодно, лишь бы полководец месяц за месяцем высиживал в своей норе и в итоге окончательно перестал понимать, что же происходит в Поднебесной.

И у меня это отлично получалось.

Просто потрясающе получалось.

Игра шла прекрасно.

Но прошло каких-то два осенних месяца — и все мои тонкие комбинации фигур были небрежно и бессмысленно сметены с доски.

И под нескончаемым, льющим днем и ночью дождем, замерзший и отчаявшийся, я метался между кварталами Чанъани, спасая свою жизнь.

Земля сотрясается под обломками рушащихся городов

великой империи. Герой побеждает, но горьки его победы.

Друзья и близкие уходят один за другим, он прощается со всем,

что было ему дорого. Ему остается лишь дорога,

вечная дорога.

За сотни и тысячи лет существования Поднебесной империи ни в каких летописях не было зарегистрировано таких осенних дождей, нескончаемых и непрерывных. Были бессчетные разливы Желтой и Великой рек, были засухи и голод. Но чтобы день за днем, неделя за неделей элегантная и уютная столица превращалась в насквозь пропитанную промозглой влагой, вдобавок пахнущую едким угольным дымом тряпку, — такого не было никогда.

Наши склады почти опустели — мое указание прекратить закупки шелка действовало. Но те тысячи купцов, у кого оставались ткани, царапали себе лица от отчаяния: спрессованная в кипы материя мало-помалу пропитывалась влагой, и сделать с этим что-либо было невозможно. Невозможно было и заманить в лавки покупателей. Столичные жители грелись у жаровен с углем, в огромных количествах потребляли горячее вино и кроме этого почти ничем не занимались.

Возжигания благовоний у алтарей предков и статуй Учителя Фо не могли остановить это тоскливое несчастье — то влажное шуршание по листве, то вялое «кап-кап» по покрывающимся зеленой плесенью крышам.

И ничто не могло остановить книжников, поэтов и интеллектуалов, наклонявшихся друг к другу за очередным горячим чайником и шептавших неизбежные в этой ситуации слова: «Небо отказывает земным правителям в своем покровительстве. Надо готовиться к бедствиям, к событиям жутким и небывалым».

И вот бедствие наступило для меня.

Все началось очередным серым утром, которое я встретил в согретой жаровнями с углями комнате над ресторанами Сангака, где решил остаться после долгого вечернего совещания и столь же долгого ужина. Вместо легкого утреннего супа, однако, меня ждали встревоженные лица моих друзей: судебные приставы только что арестовали чанъаньского представителя торгового дома Ношфарна.

Ничего подобного в столице не было с незапамятных времен — в империи слишком хорошо знали, что купцы, идущие сюда по Великому Пути, — это кормильцы государства. Налог шелком собирают с каждого двора. Шелк — это попросту деньги, потому что у всего — у колчана со стрелами, мешков с рисом, лошадей и женщин — есть цена в штуках простого шелка.

Но вся эта математика имеет смысл, только если шелк этот можно отправить по Пути на Запад, в обмен на лошадей и множество других товаров. Иначе его попросту было бы слишком много. Обидеть купца — значит нанести вред империи.

Но тут пришли новые известия: арестованы все управленцы торгового дома Авлада и сам Авлад, оказавшийся в этот момент не в Самарканде, а в Чанъани.

— Охрану привести в состояние предельной готовности, — сказал я сквозь зубы. — Здесь — прежде всего. В моем доме — не обязательно. Похоже, что я туда уже не вернусь.

— Уже делается, — мгновенно отозвался Сангак.

Я перевел взгляд на полоски серого неба среди намокших навесов — неба, по которому ползли клочья беловатого тумана и дыма. Думать надо было очень быстро, а скрываться — еще быстрее.

— Юкук, — сказал я. — И ты, Сангак. И обязательно, Меванча. Все, кроме ханьских письмоводителей. Все мгновенно — то есть вот сейчас, — перемещаются в запасные дома. Они в порядке? — обратился я к Сангаку.

— Во многих сыро, — мгновенно среагировал он. — А так — да.

Геройствовать в ситуации, когда неизвестно было ровным счетом ничего, а арест мог последовать в любой момент, было бы бессмысленно. Исчезать надо было сейчас, а думать после. Тем более что процедура исчезновения всех нас в случае подобных событий была отработана Сайгаком довольно грамотно. За полдня торговый дом Маниаха — точнее, его верхушка, — как бы растворился в сыром воздухе.