Одобрительный гул, словно ворчание охотящейся своры, разнесся по лодьям, когда воины Варанги лязгали сталью оружия и доспехов, готовясь встретить долгожданного врага. Тот, тем временем приближался — и темные пятна превратились в изящные корабли, с одним или несколькими косыми парусами, изогнутым носом и боковыми галереями, покрытыми причудливой резьбой. С бортов, свесившись над водой, злобно кричали смуглые моряки, вооруженные саблями, луками и копьями.

— Бисмилляхи Аллаху Акбар!

Ливень стрел и копий обрушился на прикрывшихся щитами русов, когда вражеские суда, выстроившиеся исполинским полумесяцем, неумолимо надвигались на русские лодьи. Оба крыла вражеского флота, словно обхватили Варангу, пытаясь окружить русов — и на первый взгляд карматам это удалось. Однако даже сыпавшиеся с обоих сторон стрелы и пики, не смогли нанести русским воинам столь уж большой урон — тем более, что и сами русы огрызались такими же залпами стрел и копий. Когда же вражеские суда сблизились достаточно, врукопашную более рослые и сильные русы, защищенные к тому же доспехами, казались почти неуязвимыми для относительно легковооруженных карматов. Численное преимущество им не помогло: словно острый клинок свиную тушу, строй русских лодей разбил на части карматский «полумесяц», пока рычащие от ярости северяне, врывались на вражеские корабли, сея вокруг себя смерть и разрушение.

— Рррусь! Рррусь!!! Слава Перуну! Слава Стрибогу! — кричал Святослав, отбиваясь сразу от трех врагов. Первый, с отчаянным воплем «Оллааа!!!» прыгнул на князя, прямо в прыжке, метя клинком в глаза русу. Святослав, отразив этот удар щитом, одновременно не глядя вогнал меч под ребра второму кармату, подбиравшимся к нему сбоку. Не прекращая движения меча, князь сделал им широкий полукруг, рассекая мясо и кости врага и тут же подрубил ноги сорочину, что бросался на него спереди. Третий же кармат попытался ударить князя кинжалом в спину, но из-за резкого поворота сорочинский клинок лишь скользнул по звеньям кольчуги, а в следующий миг Святослав, развернувшись, вогнал чекан меж злобных черных зенок, вышибая арабу мозги.

— Один! Один и Тор! — ревел Свенельд, поднимая и опуская окровавленную секиру, словно бешеный дровосек, снося головы и одним ударом разрубая карматов от плеча до поясницы. И также рядом с ним, громко призывая своих воинственных богов, рубились и его соплеменники. Однако княжеского воеводу не мог превзойти никто — и в какой-то миг Свенельд, разрубив очередного араба на две уродливые, брызжущие кровью и внутренностями половины, вдруг понял, что ему больше не с кем скрестить клинки: перепуганные насмерть карматы опасались приближаться к свирепому белокурому великану, с ног до головы залитому кровью. Воспользовавшись этой краткой передышкой Свенельд окинул беглым взглядом поле боя — и вдруг увидел Василия. Ромейский цесаревич, с искаженным в свирепой радости лицом, ожесточенно рубился с карматами — и суровый лик свея смягчился от неподдельной гордости, когда он узнал в молодом воителе начало собственного кровавого пути. Но в тот же миг его сердце пронзило и внезапной тревогой, когда позади цесаревича с борта соседнего судна. свесился тощий окровавленный араб. В руках он держал тяжелое копье, готовясь метнуть его в спину Василию. Свенельд, с диким рыком, в котором уже не было ничего человеческого, метнулся вперед, прикрывая собой Василия. Тяжелое копье ударило его в шею, пробив кольчужный воротник, но и тяжело раненный свей успел метнуть секиру с такой силой, что араба отбросило к мачте, когда клинок секиры пробил ему грудь и хребет, вонзившись глубоко в дерево . Василий, сразив очередного врага, почувствовав, что за его спиной что-то происходит обернулся, но увидел лишь залитого кровью Свенельда, что, величаво, словно подрубленный дуб, опускался на залитую кровью палубу. Губы свея раздвинулись в слабой улыбке, когда он увидел вмиг побелевшее лицо цесаревича.

...Мать...не забывай....помоги ей...сы....

Изо рта его хлынул поток крови, ноги Свенельда подкосились и он тяжело рухнул, уставившись мертвыми глазами в чужое небо чужой страны. Вокруг него продолжала кипеть сеча — воины Варанги, увидев гибель воеводы, с удвоенной силой обрушились на карматов, пройдясь по их кораблям всесокрушающим кровавым смерчем . Не выдержав, арабы в панике разворачивали свои корабли, стремясь уйти к родным островам. Однако для Василия это все уже не имело значения: он сидел рядом с погибшим воином, опустив голову, пока его плечи содрогались от неслышных в сече рыданий.

Карматы не ушли далеко: разъяренный смертью Свенельда Святослав приказал преследовать их до самого логова. Сорочины надеялись на подступавшие сумерки, на коралловые рифы, что окружали остров; где легкие дау арабов, знавших надежные проходы, рассчитывали проскользнуть там, где тяжелые лодьи русов неизбежно разбивались или застревали на подводных камнях. Но Святослав, одержимый боевым безумием, уже не видел ничего перед собой: не желая и дальше губить свой флот, он приказал воинам спешиться и продолжил наступать по скользким, поросшим водорослями и кораллами камням, иногда по пояс, а порой и по грудь в воде; под градом вражеских стрел и копий. Когда же воины Варанги, наконец, ворвались на остров мечи и секиры русов работали без остановки, истребляя всех и каждого, поджигая каждое встреченное ими здание, пока на залитом кровью острове не осталось ни одного живого кармата. Лишь пару десятков пленников удалось захватить в плен, чтобы использовать их для поминального жертвоприношения духу Свенельда.